— Ты очаровываешь интервьюеров, — сказал Уэзерби с обаятельной улыбкой, — потому что не хочешь, чтобы они подобрались к тебе настоящей. Ты хочешь, чтобы они тебя любили и рассказывали тебе истории любви.
— Ты думаешь?
— Конечно! Ты очаровываешь всех мужчин вокруг, — пошутил он. — Признайся, что тебе нравится чувствовать свою власть над ними!
— Не так уж и нравится. Иногда меня страшно раздражает то, как я действую на мужчин. Поглупевшие взгляды. Сжимающиеся кулаки. Они становятся не похожи на людей. Но с тобой этого не проходит, и тем лучше. Я не уважаю людей, которые тебя любят за то, что ты знаменитость. Только не заноси наш разговор в свою записную книжку!
Она напоминала ему ребенка, насвистывающего или смеющегося в темноте. Чем больше она старалась быть веселой, тем больше он чувствовал, как сгущается тьма.
— Хочешь выпить еще что-нибудь, Мэрилин?
— Ага. Что ты сейчас читаешь?
— «Олений парк» Нормана Мейлера. Это роман о Голливуде. Я тебе его подарю.
— Тебе иногда случается чувствовать, что книги далеко от тебя, вне досягаемости? Я хочу сказать, что ты не знаешь, как к ним подступиться. Как будто они на иностранном языке, хотя все слова английские. Читая книгу, я иногда чувствую себя такой глупой.
— Не огорчайся, ты более прозорлива, чем многие интеллектуалы. Не порти свою чувствительность знаниями из вторых рук. Я, например, больше хотел бы быть красивым, чем умным.
Она повернула голову, и он сразу понял, что он совершил ошибку.
Они шли по улице, проталкиваясь через вечернюю толпу, спешившую к станции метро «Порт Оторити Терминал». Он посадил ее в такси, затем вернулся в их бар на Восьмой авеню, но на этот раз занял место под неоновой лампой, открыл записную книжку и записал их разговор. Он думал — не пользуется ли она им? Просто так ведет себя по-дружески или за этим стоит какой-то план? Он понимал, что ничего не может сделать для нее и для ее карьеры, что он не напишет о ней. Все же подозрение оставалось.
Через день они увиделись вновь, как договорились. Он заметил, что Мэрилин изменилась. Ее тело утратило очертания молодости. Лицо осунулось, под кожей угадывались кости, черты утратили свою мягкость. Она накрасилась довольно неумело. Грим не скрывал усталости и морщин, и она это знала. Мэрилин пришла первой и привстала, чтобы поцеловать его, легко и весело. Уэзерби пожалел, что ощутил ее запах. От нее пахло немытым телом, ознобом, слезами.
— Я уже думала, что не приду… — начала она.
