Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика | страница 109



Если она хотела помешать Гринсону ее покинуть, то вряд ли могла придумать лучший сценарий. Эти выходные представляли именно ту ситуацию, которая повергала психоаналитика в тревогу. Ему представлялось, что Мэрилин вновь позволяет себя эксплуатировать; его тревожило, что она придает своей связи с Кеннеди несоразмерно большое значение. Гринсон сразу же написал Анне Фрейд, что уже не уверен в своем отъезде в Европу. Он предпочитал видеть в своем расставании с пациенткой только техническую проблему, но вынужден был признать, что это испытание обещает стать болезненным и для него. Мэрилин могла достичь подлинной независимости, но могла и погрязнуть в регрессе, что испортило бы его отдых. Гринсон не знал, как пережить все эти треволнения. Он надеялся, что она не умрет от его отъезда; его мучили обида и чувство вины. Вайнштейн уговаривал Гринсона не уезжать, ведь психоаналитик стал центром жизни актрисы, от которой зависела постановка фильма. В таких обстоятельствах его отъезд удивлял и тревожил.


Несколько лет спустя Гринсон напишет в своем «Трактате»: «Для многих пациентов выходные или перерывы между сеансами приравниваются к утрате предмета любви. Перерыв на выходные приобретает значения разлуки, отделения, разрыва, разъединения или расторжения связи.

Пациент ведет себя так, как будто потерял предмет любви. Тогда выходные равноценны отвержению со стороны психоаналитика. Но для пациента простое знание расписание аналитика на этот период может послужить заменой его присутствия. Здесь мы касаемся проблемы контрпереноса, которая будет рассмотрена подробнее в томе II».

Ральф Гринсон так и не написал второй том своего «Трактата».

Санта-Моника,

Франклин-стрит

начало апреля 1962 года

Нью-йоркский друг Мэрилин, поэт и писатель Норман Ростен, с женой приехали в Голливуд, где должны были работать над фильмом. Мэрилин сразу же позвонила им.

— Сегодня воскресенье, пойдем к моему психоаналитику. Я хочу вас ему представить. Я сказала его жене, что мы придем.

Ростен колебался:

— А можно?

— Он замечательный человек, и вся его семья тоже. Они вам понравятся, и вы им тоже.

— Что мы будем делать? Говорить о тебе?

— Сколько угодно, только не при мне. Я сейчас перезвоню.

Через несколько минут она сообщила им, что они не только приглашены, но и могут остаться послушать камерную музыку:

— Камерную музыку, только подумайте! И не в какой-нибудь камере, а в прекрасной гостиной!

Знакомство прошло несколько натянуто.