Шесть великих идей | страница 48
Чтобы опровергнуть точку зрения скептиков, по которой все оценочные суждения являются субъективными, поскольку связаны с индивидуальными желаниями, мы должны показать, что директивные заявления могут быть объективно верными. Понимание истины — как включающей в себя не просто разновидность правды, которую можно обнаружить в описательных утверждениях, — таким образом, становится поворотным моментом в нашей попытке установить определенную степень объективности в суждениях о том, что хорошо и что плохо.
Только при помощи такого понимания мы сможем показать, что не все оценочные суждения относятся к сфере вкуса, — некоторые из них принадлежат сфере истины. И тогда мы снимем вопрос, должны ли разумные люди вступать в споры друг с другом и стремиться к всеобщему соглашению.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Действительное и кажущееся благо
Корни скептического отношения к идее истины уходят в глубокую древность. Античные философы сумели преодолеть эти принципы и опровергнуть их. Не так обстоят дела с пониманием идеи блага.
Скептическое отношение к оценочным суждениям — к правомочности приписывания объектам атрибутов блага и истинности высказываний, содержащих слова «должен» и «не должен», — появилось лишь в философии Нового времени. Несмотря на то что античным философам не приходилось вступать в конфликт с таким проявлением скептицизма, они все-таки оставили нам некоторые подсказки, помогающие провести черту между аспектом блага, содержащим объективную истину, и тем, который полностью связан с субъективными и индивидуальными пристрастиями отдельного человека.
На заре современной мысли великие философы XVII столетия Томас Гоббс и Бенедикт Спиноза[26] выдвинули идею, что «хорошими» мы называем те вещи, которые желаем или которые нам нравятся. Благо не является свойством, присущим всем вещам. Мы просто называем их хорошими, потому что хотим их. Если они вызывали бы у нас отвращение, мы называли бы их плохими.
Так как наши эмоции, а значит, и желание, и отвращение зависят от темперамента, воспитания и предрасположенности, не существует такого объекта, который всеми людьми мог бы быть назван хорошим или плохим. Как и в вопросах истины, когда скептики утверждают: моя правда не обязательно становится вашей правдой, так и в вопросах блага они считают: то, что хорошо для меня, может не быть хорошим для вас.
Чуть более века спустя Дэвид Юм, как мы уже знаем, выпустил в оценочные суждения свою стрелу скептицизма. Он указал, что, базируясь на знании фактов о природе и реальности (настолько полном, насколько мы пожелаем), мы не можем с уверенностью назвать какой-либо объект хорошим и утверждать, что все люди должны желать его. Ни один из тех, кто отождествлял благо с удовольствием или способностью его приносить, так и не смог — ни до, ни после Юма — опровергнуть скептический вызов мыслителя. Напротив, любой следующий постулат на эту тему лишь подтверждал юмовский принцип, поскольку то, что доставляет радость одному человеку, может не приносить удовольствия другому; и, кроме того, благо, отождествленное с положительными эмоциями, присуще не самому объекту, но индивидуальному эмоциональному опыту.