Его рука с дымящейся в пальцах сигаретой свисала через край перил. Рукава рубашки были закатаны, и на руке просвечивали через кожу зеленовато-серые прожилки вен.
Внизу колыхалась многолюдная толпа, вызывавшая ощущение какой-то бушующей стихии. Люди двигались — кто пешком, кто в автобусах и трамваях, кто на рикшах. На противоположной стороне улицы располагался ряд ювелирных магазинов с зеркальными стенами и потолками, в которых покупатели превращались в бесконечный ряд отражений. Там же находилось ателье, куда они носили гладить одежду. Магазин канцелярских товаров, где Гори покупала чернила и тетрадки. И лавки сладостей, где прилавки были заставлены лотками со всяким конфетным товаром, над которым жужжали мухи.
На углу, скрестив ноги, сидел продавец бетеля. А в центре перекрестка в будке регулировщик уличного движения в шлеме то и дело свистел и давал отмашку машинам — легковым и грузовым, автобусам, мотоциклам и мотороллерам, чьи работающие моторы сливались в едином рокоте.
— Мне нравится этот вид с балкона, — сказал он.
И она призналась, что тоже любит наблюдать за жизнью города отсюда, с балкона. Политические демонстрации, шествия, парады. Непрекращающийся поток машин, начинающийся с рассветом. Похороны писателей и разных знаменитостей, траурные шествия, несущие гроб, усыпанный цветами. Пешеходы пробирались по колено в воде во время муссонных дождей.
Осенью праздник Дурги, а зимой — Сарасвати. Их величественные глиняные изваяния торжественно въезжают в город под дробь национальных барабанов и пронзительные звуки труб. Фигуры привозят на передвижных грузовых платформах, а в конце праздников увозят, чтобы погрузить в реку.
И протестные марши студентов, шагающих от Колледж-стрит с флагами и транспарантами, с поднятыми вверх кулаками в знак солидарности с повстанцами Наксалбари.
Он заметил на балконе складной матерчатый стульчик, на котором обычно сидела Гори. И рядом со стульчиком открытую книгу — «Первоначала философии» Декарта. Он взял книгу в руки.
— Ты читаешь здесь, при таком грохоте?
— А это помогает мне сосредоточиться, — объяснила она.
Девушка вправду привыкла заниматься и спать при таком шумовом фоне, сопровождавшем ее жизнь, ее мысли. Привыкла к этому постоянному, нескончаемому гулу и грохоту и даже находила в нем больше успокоения, чем в тишине. В доме у нее не было своей комнаты — только спальное место, — а здесь, на балконе, она чувствовала себя уютно. Балкон, по сути, и был ее комнатой.
