— Что желает мой господин?
— Живую Розу, — попробовал улыбнуться Алекс, он был бледен. — Все танцы с Розой сегодня и ужин наедине.
— Сегодня Розы не будет, — широко улыбаясь, развёл мягкими ручками администратор.
— Как, почему? А завтра? — Алекс не мог поверить своим ушам.
— И завтра не будет. И вообще не будет. Она уехала.
— На гастроли? На станцию? На Землю?
— В резервацию. Жить. Вы же знаете этих чокнутых хапа-хаоле — один бог знает, что может прийти им в головы… Но может быть вы хотите Лунную Орхидею? Она молода, прекрасна и впервые выступает у нас.
— Хорошо. Пусть Орхидея. Один танец.
Алекс сел за свой дальний столик. Он не знал, что ему чувствовать, что делать теперь. Он шёл тропой белого человека, думал как белый и поступал как белый. Законы отцов, честь и право отцов строили его жизнь. Он добился всего и хотел завершить испытание. Отец мечтал видеть его капитаном — значит завтра снова на центрифугу. И летать, летать до кровавых соплей. А потом жениться на целомудренной, холодной как лёд белой девушке, обустроить под новую семью старую усадьбу и родить сына, чтобы однажды подарить ему настоящую ракету. Да, па?
Зал постепенно наполнялся людьми. Кружилась, взлетала, порхала и падала наземь музыка. Стало душно, но это было неважно. Алекс не мог усидеть на месте — то крутил и мял в пальцах салфетку, то грыз стебелёк горькой зелени, то притопывал ногой, отбивая ритмы. Разочарование, горе, бессилие душили его, как стая тропических хищных змей. Он пил — коктейль за коктейлем, много, чтобы забыться и потеряться в этом правильном, безупречном, стерильном мире, где нельзя ни смеяться, ни плакать, ни идти босиком по живой земле, отдавая шаги божеству свежевспаханной почвы… Он не заметил, когда вошла Орхидея. Легконогая девушка, жёлто-смуглая, горделиво потряхивающая множеством унизанных мелкими жемчужинами косичек плыла над светящимся полом «Джанга» словно лодка над утренним морем. Она протянула руку изнемогающему пловцу, и Алекс нырнул за ней — в самую середину зала. Танец поднял его, как ветер поднимает осенний листок, закружил и подбросил — над людьми и над залом, над крышей, над домами, над городом, в бесконечное синее небо. Огромные глаза танцовщицы сияли рядом с его лицом. Они двигались вместе, ощущали друг друга всей кожей, нервами и дыханием. Каждый шаг был единственным из возможных — раз-два-три-раз-два-три-раз… полетели!
Не разжимая рук, молча, они вышли из зала. Аэробус умчал их в гостиницу. Там в смятении простыней они продолжили танец и узнавали друг друга, пока не поднялось солнце.
