— Проходите.
В комнате, несмотря на полдень, было сумрачно. Карповна пододвинула нам стулья, а сама тяжело опустилась на табурет и вопросительно посмотрела на меня.
— Вы не знаете, как нам найти Никольского? — повторил я свой вопрос. — Говорят, вы с ним в дружбе живете?
— Вам наговорят, — резко ответила хозяйка квартиры. — Это, верно, Ванька-алкаш натрепал?
— А что, неправда?
— Да какая там дружба?! Олег-то нас, соседей, и за людей, поди, не считает. Все свысока смотрит.
— Выходит, сосед на вас наговорил? — вставил Семен.
Карповна мельком глянула на него и ответила, обращаясь ко мне:
— Ванька что угодно наговорит. Сегодня он трезвый, с похмелья мается, поэтому и тихий, как божий одуванчик, а выпьет — покою от него нет… Дружба наша с Олегом простая: он пьет, я бутылки сдаю. Гости у него часто бывают, коньячком балуются, армянским. Иной раз за вечер пять-шесть бутылок высадят.
— Почему же он сам бутылки не сдает? — спросил Снегирев.
— Брезгует, не желает унижаться, — ответила Карповна и поджала губы, а потом, помолчав, задала вопрос, который, видимо, ее интересовал с момента нашего прихода: — Вам-то он зачем понадобился? Проворовался, поди?
Я ответил вопросом:
— Почему вы так решили?
— Так он же экспедитором в кафе работает…
— Ну и что? — наивным тоном поинтересовался Снегирев.
— А то! На зарплату так коньяки не глушат, — не глядя на Семена, сердито ответила хозяйка. — Видать, другие доходы есть.
— С кем же он пьянствует? — миролюбиво сказал я.
— А не поймешь с кем, — проворчала Карповна. — То ли мужики, то ли бабы… Все в штанах одинаковых, жинсы называются. Молодые все, сами знаете, какая она, молодежь…
— Скажите, — обратился к ней Снегирев, — а мужчины со свертками или с чемоданами к нему не приходили?
Я посмотрел на Семена. Вот что значит ОБХСС, все свое выясняет.
— Были и с чемоданами, — кивнула мне хозяйка, — всякие были.
Я все еще не был уверен, что погибший и Никольский одно и то же лицо, и поэтому спросил:
— Может, у кого-нибудь из соседей есть фотография Олега.
— Откуда? Он с ними не сильно якшается. Богатый больно, — съехидничала Карповна. — Две машины…
— Как две? — переспросил Семен.
— А так, — объяснила мне хозяйка. — Одна — красная, настоящая, а другая — на пальце. Так сам Олег говорит… Это перстень у него такой большущий, золотой, с камнями.
Я вспомнил незагорелую полоску на пальце трупа, вспомнил, что таксист Пахтусов видел у здания «Метростроя» красные «Жигули», и во мне стало крепнуть убеждение, что убит именно Никольский.
