— Зубы болят, — отвечал несчастный молодой человек.
— Вот так оказия! И стрясется же беда над хорошими господами! — сочувствовал рыбак,
— Что же мне делать? Я более, нежели вы, господа, в критическом положении, — бормотал Сапфиров, ломая руки.
— Да ничего, — ободрял его капитан: — я же говорю вам: у Дороховского найдется костюм для вас. Наденете и поедете домой. Еще рано, на улицах нет движения и вы незаметно проскользнете.
— Но вы не знаете моего семейного положения. Соломонида Платоновна не спит и от ней ничего невозможно скрыть…
— Ну, тут уж я пасую… Тогда зайдите ко мне на квартиру. Я сумею вас, в случае надобности, защитить грудью… Можно будет обставить дело так, будто вы были у меня… ну там, не поздоровилось вам… а тем временем позовем портного и прикажем ему в один момент мундир сделать…
— Грандиозный, неслыханный скандал!.. Я кажется, пущу себе пулю в лоб…
— Пустяки! Ваша жизнь еще нужна на пользу и благо многих, — утешал Урчаев.
— Об одном прошу, дорогой друг: не преследуйте тех жалких, погибших созданий. Презрение — самое лучшее для них наказание…
— Извольте, ваше великодушие победило меня, — не без борьбы с сам им собою вымолвил Урчаев.
Они пожали друг другу руки.
— Но как же мои деньги? Неужто погибли, три тысячи!! — воскликнул Барков.
— Я возвращу вам их, — отвечал Сапфиров.
Содержатель лодочной пристани оказал возможное гостеприимство нашим одиссеям. Капитан узнал от него, что девицы высадились на берег в обществе студентов и уехали в город. Урчаев выругался, потребовал водки и прилег на кровать. Отыскали какого-то парнишку лет 14 и послали его на квартиру капитана за одеждой.
Спустя немного времени прибежал покутивший всласть Семен с узлом платья и столь искушавшими его рейтузами. Только, увы, штиблеты капитана выглядели крайне поношенными, с заплатами и в дырах. Других не оказалось.
Баркову доставили все новое и он с удовольствием переоделся в свежее белье и платье, а щеку подвязал белым фуляром и отправился к дантисту.
Один Сапфиров никак не мог прийти в себя, сидел обернутый в попону и уныло глядел в окно на бьющиеся волны. Напрасно Урчаев убеждал его одеться в более приличное платье и ехать домой.
Вдруг около пристани остановился экипаж, из которого вышла полная, величественная дама а бедуине верблюжьего цвета, черной кружевной шляпке с желтыми розами, сопровождаемая шустрой рябой горничной лет за сорок с лукавым лицом и бегающими, как угли, глазами. Судя по всему, величественная дама находилась в чрезвычайном волнении, что сказывалось в молниеносных вспышках глаз, багровом румянце щек и в судорожно подергивающейся верхней губе, украшенной темным пухом.
