Дикий остров | страница 52
— Кремень-девка, — почти с уважением заметил Тартарен.
Указания капитана Криса были коротки и точны. После краткой ревизии припасов в сумке Тёмы (неполный пакет сухарей, упаковка бульонных кубиков, сахар, соль, двадцать пакетиков чая и коробка сублимированного мяса) Крис отрядил две экспедиции за съестным.
Первая — из Криса и Тёмы — отправилась на то место, где утром они обнаружили миног.
Вторая (Юнг и Света) идет вверх по склону на разведку местности и поиски съедобных плодов.
Тартарен и Катя остаются, стерегут сумку Тёмы и расчищают пространство вокруг поляны от всякой тропической зелени.
— Можно спросить — зачем? — обратилась к Крису Катя.
— Чтобы подобраться к нам нельзя было незамеченными.
— Мы что же, здесь остаемся? — не понял Тартарен.
Крис не ответил. Он спускался по камням вслед за Тёмой.
2
«18.05.200…
23.30 по Москве.
Неизвестная часть суши (остров или полуостров) предположительно в Атлантическом океане.
Берег реки.
Запись ведет Дмитрий Юнкович.
Когда я вытащил из-за ремня джинсов дважды за последние сутки промокший путевой журнал, Тёма обрадовался и спросил, откуда он у меня. А я и сам не знал. Наверное, прихватил его еще тогда, в суматохе в ангаре. Первую запись сделал Тёма. Крис прочел ее и попросил меня вести записи каждый вечер. Если Тёма не возражает.
Тёма не возражал. Он сказал, что писать у него вообще-то не очень получается. Я не был уверен, что у меня самого-то получится. Спросил у Криса, что писать. Он ответил — что запомнилось за день. Что ж, попробую.
Начну с того места, на котором остановился Тёма…»
Далее в сереньком еженедельничке бегло описывались события последних двух суток.
Про ангар, из которого их вывел толстый охранник. Про перелет над Атлантикой и про то, как их сбросили в океан. Коротко рассказав про добычу сумки с подводного утеса, восхождение на стенку, барахтанье в селевом потоке, ночевку на дереве, переход по грязи и выборы Криса капитаном, Юнг завершил отчет о первых днях пребывания на неизвестной земле решением Криса, объявленным за ужином, ночевать здесь, на поляне, а завтра идти вверх по ручью.
Но если перевернуть ежедневник в пепельной обложке и открыть его с конца, можно обнаружить, что в тот же вечер были начаты совсем другие заметки.
Почерк очень мелкий, убористый и лишь отдаленно напоминает почерк Димы Юнга. Человек писал для себя, думая, что он всегда может вырвать эти странички, чтобы их никто не прочел. Хотя утверждать, что подобные дневниковые записи никому, кроме пишущего, не адресуются, было бы слишком опрометчиво.