Менаш уснул лишь на четвертый день. Спал он очень крепко, и мы решили, что ему немного лучше. За все время его болезни Аази уходила лишь раза два, чтобы на часок забыться тревожным сном; теперь она отправилась отдохнуть.
Около двух часов ночи мать Менаша постучала в нашу дверь. Больному стало гораздо хуже. Он не просыпался и все время бредил.
Мы застали возле него Секуру, моего отца, На-Гне, Акли. Как только я вошел, На-Гне сказала мне:
— Опасность миновала, теперь он выздоровеет.
Послали за Давдой, но она долго не приходила. Появилась она уже на заре; глаза у нее опухли от сна, в лице было нечто животное, придававшее ее красоте какую-то особую терпкость. Вскоре она ушла, сказав, что ей надо подоить коров и коз и что-то сказать пастухам.
Один за другим разошлись и остальные, и в комнате остались только Ку, Аази и я; Менаш перестал бредить. Один раз он все же сел на постели, полуоткрыл глаза, обвел комнату, мутным взглядом и проронил довольно внятно:
— Да, старик, здесь — Таазаст, Таазаст, в Тазге, где живет племя потомков Якуба. Добро пожаловать. Входи. — Потом снова опустил голову на подушку.
Два-три года тому назад голос Менаша, некогда такой нежный и переливчатый, возмужал, стал густым и низким; но, увидав во сне старца, Менаш снова заговорил прежним голосом.
Ку, притаившаяся в уголке, не шелохнулась. Между тем я не сомневался, что она все слышала. Покинули мы Менаша очень поздно; он спокойно спал. По дороге мы не проронили ни слова, но, когда мы подошли к большим воротам и остановились, прежде чем разойтись, Ку сказала, как бы обращаясь к самой себе:
— Странные вещи говорил Менаш. Наверно, ему приснилось что-то прекрасное. Попросим его рассказать, когда он поправится. Только бы он не забыл!
Мы вошли к себе. Аази повторила, как эхо:
— Да, только бы не забыл.
* * *
Аази хорошо знала: мать сердита на нее лишь потому, что у нее нет детей. Если у кого-нибудь не только в Тазге, но и во всей округе рождался ребенок, женщины спешили сообщить об этом Аази, чтобы уколоть ее. При каждом удобном случае они перечисляли в ее присутствии многодетных матерей. Моя мать постоянно подчеркивала, что аллах благословляет только добродетельных; хотя она и не говорила этого открыто, из слов ее можно было заключить, что бесплодие Аази — возмездие за ее грехи. Сознание того, что она проклята аллахом и никому не нужна, терзало мою жену. Казалось, какой-то острый шип вонзился в ее душу и с каждым днем проникал все глубже и глубже, отравляя всякую радость. Когда же Аази на миг забывала о своем горе и успокаивалась, мать вновь заводила разговор на эту волновавшую ее тему. Аази завидовала Ку, которая ждала третьего ребенка: зачем аллах так щедро благословляет брак Ку и вовсе не хочет благословить ее брак? Ку плодовита; она, как сама земля, щедра на плоды; полные и уже обвисшие груди ничуть не портили ее в глазах Аази.
