Ибрагим приложил к бумаге отпечатки обоих больших пальцев. Начальник удалился, облизываясь.
Вечером Ибрагим сказал просто:
— Мать, не ходи больше в Альму. Если тебе встретится начальник или кто-нибудь из его близких, проходи мимо и ничего не говори. И ты также, — добавил он, обращаясь к Секуре. — И детям не позволяйте туда ходить.
Старуха Титем еще немного ушила свое грубое, жесткое шерстяное платье: она вся съежилась, стала совсем крошечной. Уголки ее губ еще глубже ввалились в беззубый рот. Она обычно молчала, когда сын являлся домой с какой-нибудь новостью — хорошей или дурной (впрочем, последнее время новости бывали только дурные). Но в этот вечер она говорила без умолку.
Она вспомнила, словно это было вчера, как они с мужем и работницами год за годом, когда Ибрагим был еще маленьким, собирали урожай оливок, как заготовляли масло. Она упоминала каждое дерево в отдельности, как говорила бы о Кельсуме, или Мельхе, или о какой-нибудь старухе, подруге ее молодости: она знала в рощице каждый куст, каждое деревцо. Помнила она и оливу, что стоит у дубовой рощи: на ней бывало так много плодов, что работница собирала их с утра до вечера, а однажды она сама, Титем, за целое утро собрала с этого дерева только треть маслин и так устала, что воскликнула: «Да что ж это? Тут и конца не будет». А на другой год конец-то и наступил: от снега, ветра и червей дерево не дало и половины прежнего — Титем сглазила его.
Ибрагим и Секура слушали молча. Они не смотрели на нее, но каждая сцена, которую она рисовала, воскрешала в их памяти другие подобные сцены, и в частности ту, что некогда очень смущала их, а теперь стала одним из самых дорогих воспоминаний. Они спустились тогда к реке, чтобы собрать маслины, и совсем разомлели под ласковым весенним солнцем. Они обошли всю рощицу, то и дело останавливаясь и обнимаясь в кустах. Под конец они заспорили, кому первому пить из родника, журчавшего в низине, никто не хотел уступить другому, и в конце концов они стали пить вместе, щека к щеке, прильнув губами прямо к ручейку. В такой позе и застала их Титем. С матерью Ибрагима такие вещи тоже, вероятно, случались в дни юности, но об этом она умалчивала.
Когда они разошлись, чтобы лечь спать, Ибрагим сообщил жене о своем решении. Неподалеку от Сахары открылись шахты, где добывают каменный уголь. Он наймется туда. Проживет там года два-три, даже больше, если потребуется, но во что бы то ни стало возвратится оттуда с достаточной суммой, чтобы выкупить оливковую рощу.
