Ближайшая больница находится в двух часах езды. Если вам не удастся доставить ее в больницу вовремя… Я гоню от себя эту мысль.
Зачем я говорила Жульену о слабоумных, о том, как люди стараются избавиться от нежеланных детей? Я сглазила нас. Или, может быть, это дом наложил свое пагубное заклятье.
Когда я иду на кухню, чтобы принести ей лекарство, у меня возникает подсознательное впечатление, что внизу у стены мелькнула какая-то тень. Там, в плинтусе, дыра размером с бейсбольный мячик, которую я раньше не заметила, а по моей свежевыдраенной рабочей поверхности тянется след мышиного помета. Моя пачка с кукурузной мукой сброшена на пол, а когда я поднимаю ее, из отгрызенного уголка тонкой струйкой сочится мука.
Я мою медицинский шприц кипятком из чайника и отмеряю дозу фенобарбитона.
Фрейя вновь выглядит спокойной и нормальной. Она ловит губами липкое лекарство — в него подмешан сахар, — которое я выливаю ей в рот. Я крепко прижимаю ее к себе и глажу по головке, пока она не засыпает.
Позже я стою и смотрю на то, как она лежит в плетеной корзинке. Она в своей любимой позе: лежит на спине, закинув одну ручку на лицо. Дыхание ее мягкое и ровное, кожа розовая. Такая уравновешенная и такая хрупкая.
Я люблю ее уже больше, чем сразу после рождения, но при этом не могу защитить.
***
Неожиданно похолодало. Я уверена, что сегодня ночью вода на улице замерзнет и крокусы погибнут.
Я собираюсь отремонтировать нашу кухню раз и навсегда.
Я перехожу в наступление: вымываю печь для хлеба, сбиваю селитру долотом, выметаю стены и углы метлой, убираю паутину, смываю с пола кусочки штукатурки. Затем я надеваю респиратор и еще раз соскребаю мышиный помет со всех поверхностей с помощью хлорки и моющего средства.
Капитуляция полная и безоговорочная: пауки спасаются от моей метлы бегством. Крошки штукатурки исчезают в пасти пылесоса. Катышки мышиного помета растворяются в хлорке.
Затем я оставляю Фрейю на Тобиаса, а сама уезжаю к дому Людовика. Это оранжевое бунгало из шлакоблоков с аккуратной бетонной балюстрадой и внушительными металлическими воротами. Весь его двор зацементирован до последнего дюйма.
Похоже, Людовик рад меня видеть.
— Я построил этот дом сам, — с некоторой гордостью говорит он. — Хоть я и на пенсии, но люблю активность. — Он бросает на меня проницательный взгляд. — Угадайте, сколько мне лет.
— Ну, я не знаю, — говорю я, но он не дает мне отделаться этой фразой. Он продолжает выжидательно смотреть на меня, пока я, стараясь польстить ему, в конце концов не произношу: — Где-нибудь шестьдесят пять, наверное.
