***
Мы приезжаем в Ле Ражон очень поздно. Вокруг буйствует буря: зеленые дубы хлещут в нашу сторону своими ветками, а порывы ветра ревут, словно драконы, пролетающие у нас над головой.
Не выключая мотор и отопление в машине, мы оставляем крепко спящую Фрейю на заднем сиденье: здесь нам кажется безопаснее.
Передняя дверь кое-как отремонтирована, и на ней болтается большой висячий замок. Все наши пожитки в коробках стоят горой посреди гостиной. Дождь выбивает барабанную дробь на листах рифленого железа, которое прежний хозяин использовал, чтобы залатать крышу. В доме холодно так, как может быть только в здании с каменными стенами метровой толщины. Когда переступаешь порог, кажется, что мороз хватает тебя за горло, обнимает своими ледяными руками, вдувая зябкую сырость в твои кости — как будто тебя заживо похоронили в промозглой могиле.
— Продавец даже толком не отремонтировал крышу, — со стоном жалуюсь я Тобиасу. — Я думала, что ты должен был проследить за этим. И тут так холодно!
— Холодно, потому что здесь никто не жил, — говорит Тобиас. — Разведем хороший огонь, и дом быстро нагреется.
Мы пытаемся разжечь очаровательную плиту в стиле «ар-деко» — «настоящий оригинал», как говорит Тобиас. Но она, немного потужившись и помучившись с сырыми дровами, в конце концов затухает. Мы пробуем развести огонь в большом, как в замке какого-нибудь барона, открытом камине в другом конце гостиной, но из трубы вырывается только облако черного дыма, а также вываливается огромная масса сажи и еще что-то, напоминающее птичье гнездо.
— Мы не можем больше держать Фрейю в машине, — говорю я. — Я принесу ее сюда.
Я приношу ее в гостиную прямо в детском автомобильном сиденье и оглядываюсь по сторонам в поисках места, куда его поставить. Я никак не могу найти его среди мусора и наших коробок. Сдавшись, я опускаю сиденье рядом с холодной печкой. Она сидит там, свесив головку на одну сторону, как воробышек, покалеченный кошкой. Вскоре Фрейя начинает чихать сериями по четыре раза, очень регулярно и аккуратно каждые две минуты. Я перекладываю ее в плетеную кроватку и укрываю одеялами, но чиханье продолжается. Гипсовая мадонна смотрит на нее из своей ниши печальным потупленным взором.
— Послушай, это чертов дом уже простудил ее.
— Ох, что за чепуха, на это просто не было времени! Она, должно быть, подхватила простуду в машине.
— Что ж, тогда это произошло в этой жуткой машине, которую ты купил по глупости и в которой на нас все четырнадцать часов, пока мы ехали, капала дождевая вода. Слава Богу, что она хотя бы не сломалась посреди дороги.
