Он представлял, как пальцы укладчика взяли тщательно обмытое в ультразвуковой ванне тельце, завернули в тончайшую пелёнку обёртки и вложили в колыбель-коробку. И теперь маленькие, тихие создания лежат здесь и ждут. Ждут того, кто вызволит их из томительного сна бездействия.
Пьер скользнул взглядом по застывшему в вымученной до автоматизма готовности продавцу. Свет витрины падал на продавца немного сбоку и снизу, углубляя глазные впадины, отчего его угловатое лицо приняло неживой вид. Пьер отвернулся, поднял ворот своего серого пальто и вышел.
Улица встретила его моросящим дождём и порывами северного ветра. Он поднял ещё выше воротник, ощущая, как холод забирается за отвороты пальто. Серая шершавая ткань мгновенно покрылась мельчайшими бисеринками влаги. Пьер двинулся по тротуару вдоль мокрых, в пятнах искусственного света фасадов домов, отворачивая лицо от настырно бьющего в грудь ледяного ветра.
Серый прямоугольник его дома выплыл за очередным поворотом, светя жёлтой, щербатой улыбкой окон. Пьер набрал код подъезда.
Он поднялся по лестнице, пошарил в кармане. Брякнули ключи на цепочке. Цепочка имела зажим, выполненный в виде зелёного, с красной пастью крокодила. Зажим купила Пьеру жена, и теперь крохотная, в потёртой красной краске, пасть с непреклонным терпением держалась за ткань внутреннего кармана, сохраняя ключи от потери.
С не меньшим терпением Пьер отстегнул зажим. Открыл дверь и вошёл в темноту прихожей. Вспыхнул свет энергосберегающей лампочки. Жена покупала самые дешёвые, и их свет, неприятно резкий и неестественно белый, делал лицо Жанны похожим на маску. Маску с раскосыми прорезями, из которых с выражением испуганной птицы на Пьера каждый вечер взглядывали блеклые, без ресниц глаза.
— Ты задержался, — сказала жена. Это была констатация факта. — Опять сидел в баре?
— Нет. Я заходил в магазин. — Это был привычный ритуал, игра в вопросы и ответы.
— Зачем тебе магазин, — механически отреагировала Жанна, принимая у мужа пальто и накидывая его на пластиковые плечики вешалки. — С твоими-то доходами. Только душу травить. Лучше бы ты стал хирургом. Сейчас бы жили за городом. Аннет говорит, там сейчас чудно…
Пьер не ответил, пройдя мимо жены в кухню. Всё можно перетерпеть. Серенький, назойливый дождь, сварливый голос жены. Холодный ужин. Ведь в кабинете его ждала Лизетта. Прихлёбывая свой вечерний кофе без кофеина, он предвкушал, как войдёт в кабинет. Как включит свет, подойдёт к своему столу, который жена без всякой жалости называла прозекторским. И займётся любимым делом.
