Утром позвонил товарищ и доложил, что вернулся из Тибета. Сергеев тоже собирался в Лхасу, но жена решительно сказала «нет», он не стал спорить, понял, что духовные искания — не его удел.
Друг горячо убеждал Сергеева, что в Тибете его горизонт значительно расширится, но Сергеев знал, что это не так, — он давно понял: куда ни поедешь, ничего не изменится, только дорожные неурядицы отравят существование.
Новые правила, когда нужно раздеваться в аэропортах в интересах безопасности, однажды привели Сергеева к неприятностям.
Он летел в Самару, три раза отложили вылет, он от ярости выпил в буфете, и когда объявили посадку, он был готов. На спецконтроле, когда предложили снять ботинки и все остальное, он спросил ядовито:
— А трусы не снять? — И стянул их.
Его тут же сняли с рейса, и он хорошо запомнил ночь в отделении транспортной милиции, с бомжами и людьми без документов.
Друг все преодолел, доехал до Тибета и убедился, что Тибет для чужих — это Диснейленд. Монахи превратились в аниматоров, как в турецких отелях: они исполняют для пресыщенных иностранцев программу «В поисках просветления».
Потом эти люди приезжают домой и вещают всем, как они духовно выросли и очистились. Признаться честно, что ты проехал десять тысяч километров и ничего не получил, не каждый может.
Друг Сергеева был другим: он выпил и открыто заявил, что ничего не нашел. Единственное, что его потрясло, — это встреча на окраине Лхасы: он встретил соседа по коммунальной квартире в Сокольниках. Он не видел его около двадцати лет, а встретил в Лхасе, с бритой головой, отсутствующим взглядом, в оранжевом облачении монаха.
Товарищ постеснялся спросить у бывшего соседа, как он из райкома нырнул в далекий дацин, какой смысл ищет бывший расхититель партийных взносов и будущий лама.
После литра с Тибетом покончили, перешли к домашним делам, досталось всем: власти, женам и особенно культуре в текущем моменте.
Стали говорить о театре, который оба когда-то любили, сегодня, слава богу, оба туда ни ногой: там кричат и говорят чудовищные тексты, понять, что это классика, невозможно. В театр пришли люди, выросшие на «Ласковом мае», и такие же режиссеры, желающие объяснить новому зрителю, что король Лир — мудак, не знающий, как составить договор дарения, а дочери его — прикольные телки и папа чисто не прав. Они верят, что Басков поет в опере, а Газманов — поэт. «И мы так можем, — думает зритель, — только бабок найти надо».
