Епифан скинул с плеча ружье и, подойдя к двери, прислушался. В избушке было тихо. Тогда он медленно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Сначала ничего не увидел в полутьме, потом различил валявшийся на полу разорванный мешок, обглоданные кости. На мгновенье под лавкой вспыхнули две крупные зеленые искры. Приглядевшись, Епифан увидел зверя величиной с большую дворовую собаку.
— Росомаха! Вот тебе и завтрак! Все сожрала, проклятая! Придется из НЗ брать. Незадача… — По манере людей, привыкших к долгому одиночеству, охотник вполголоса разговаривал сам с собой и не замечал этого.
Казин вскинул ружье, прицелился, но не выстрелил. Усмехнувшись, отошел от открытой двери, позвал за собой собак и обошел избушку снаружи. Приблизившись к тому месту, где, по его расчетам сидел ночной вор, Епифан постучал прикладом о бревно. Обождав минутку, снова вернулся ко входу. У дверей начинались свежие следы, отдаленно напоминавшие следы медвежонка.
Собаки взвыли, принюхавшись к снегу.
Епифан зло закричал на них, замахнулся остолом. Привыкшие к суровому нраву хозяина, псы замолкли.
Старик выпряг вожака и впустил его в избушку. Остальные девять, получив свою долю промерзшей вяленой рыбы, принялись ожесточенно ее грызть.
Вскоре в печурке затрещали смолистые дрова. Епифан сидел на лавке и, не мигая, смотрел в огонь. Пес-вожак, сожрав юколу, догладывал остатки от обеда росомахи. Покончив с едой, он принялся ходить по избушке, недовольно фыркая. Ему явно не нравился поступок хозяина. Он не понимал, почему тот отпустил зверя. Обнюхав еще раз углы, избушки, вожак сел напротив хозяина и заскулил.
— Что? — проговорил старик, глядя на пса затуманенным, отсутствующим взором. Пес вильнул хвостом.
— Не понимаешь! Тепло ты любишь? Мясо любишь?
И вдруг, чуть пригнувшись, Епифан изо всех сил ударил собаку по морде. Вскинувшись от удара на задние лапы и неловко, судорожно переступив ими, словно протанцевав, вожак отлетел в дальний угол.
Старик деревянно рассмеялся. Потом похлопал себя по колену. Собака несмело подошла к человеку, которого считала своим хозяином.
— А! Любишь тепло? Любишь вонючую юколу? Жизнь, сволочь, любишь? — и он снова замахнулся. Пес отпрянул. Но Епифан протянул руку, и собака подползла к хозяину, лизнула его ладонь. — Я тоже хочу жить, шкура…
