Когда вода вскипела, Саша снял чайник и поставил на угли сковородку, бросив на нее нарезанную ломтиками медвежатину.
— Вам повезло, — продолжал Туманов, — приедем в заповедник, вы увидите самых лучших зверьков. Охотники давно отлавливали и отбирали наиболее ценных камчатских соболей. Восемь, красавцев, как на подбор. Их отправят на новое местожительство, на материк.
— Как же их повезут?
— На собаках, потом самолетом до Хабаровска, там по железной дороге и на лошадях — в тайгу.
— Дорого обойдется это переселение.
Туманов рассмеялся.
— Так ведь и зверь дорогой. Сколько вы думаете, стоит шкурка высшего сорта?
— Не представляю себе, — сознался Тимофеев.
Саша посмотрел на него с лукавинкой.
— Две шкурки величиной в четыре квадратных дециметра на мировом рынке в одной цене с легковым малолитражным автомобилем.
— Так дорого?
— Еще бы! Ведь соболь водится только в России.
Тимофеев взволнованно поднялся и прошелся вокруг костра. Василию Даниловичу хотелось по привычке пройтись широкими шагами, чтобы собраться с мыслями, которые возникли совершенно неожиданно. Но далеко ступить было нельзя: сыпучий снег был так глубок, что человек сразу бы провалился по пояс. Ему казалось, что узкое пространство, вытоптанное у костра, сковывает его мысль.
Тимофеев неожиданно спросил:
— В заповеднике кто-нибудь имеет рацию?
— У нас своя радиостанция.
— Это я знаю. Кто работает на рации заповедника?
— Лихарев — демобилизованный офицер. По поручению райкома ДОСААФ он организовал кружок по радиоделу.
— И много народу занимается в кружке?
Туманов назвал фамилии и прямо взглянул в глаза Тимофееву.
— В тайге что-то случилось?
— Ты понимаешь, наш с тобой разговор никто не должен знать.
— Да. Давайте завтракать, а то мясо пригорит.
Тимофеев еще несколько раз обошел костер.
Саша вдруг встрепенулся.
— Если вам понадобится моя помощь, я…
— Спасибо, Саша, — сказал пограничник и глубоко вздохнул. — Я очень жалею, что, приехав на Камчатку, сразу не заинтересовался охотой.
* * *
Сквозь клубы морозного пара, ворвавшегося в открытую дверь избушки, сидевшие увидели заиндевевший треух, залепленную снегом шинель и молодое лицо.
— Володиська! Как соболюски? — приветствовал Казина сидевший с краю у стола камчадал Василий.
Дед, как и все камчадалы, очень плохо справлялся с шипящими в русском языке, речь его изобиловала буквой «с», которой он заменял труднопроизносимые звуки. И разговор его поневоле окрашивался ласкательными интонациями.
— В мешке, дед Василий, — ответил Владимир.
