— Присаживайся! — сказал Рузвельт, указывая Бирнсу на глубокое, обитое красной кожей кресло. — Как ты переносишь путешествие? Любишь море?
— Честно говоря, я как-то не задумывался над этим, господин президент. Тем более, что такое путешествие я совершаю впервые.
— Что ж, воспользуйся им, чтобы полюбоваться водной стихией! Что касается меня, то ее просторы всегда напоминают мне о вечности вселенной и бренности человеческого существования. Но за короткое время, отпущенное человеку, он должен сделать максимум того, что может, на что способен, должен «оставить свои следы на песках Времени», как сказано у Лонгфелло.
— Вот именно, сэр. Человек должен сделать максимум того, на что способен. Об этом я и размышлял, когда вы включили меня в делегацию. Об этом думаю и сейчас.
— Ты имеешь в виду нечто конкретное? — спросил Рузвельт.
— Да, господин президент. Судьбу Европы. Восточной. И прежде всего Польши.
— Почему «прежде всего»?
— Потому что она граничит с Россией, и вопрос о ее границах неминуемо встанет в Ялте.
— Но в принципе этот вопрос предрешен.
— К счастью, только в «принципе», сэр.
— Что ты хочешь этим сказать? — настороженно спросил Рузвельт.
— Господин президент, вы, конечно, знаете, что такое предполье. И я хочу сказать, что Польша — наше предполье. И если уж расширять ее территорию за счет перемещения западной границы, я на вашем месте предпочел бы, чтобы этот территориальный подарок поляки получили не из русских рук. Это во-первых. А во-вторых, я настаивал бы на другом составе нового польского правительства: в основном его надо сформировать из лондонских поляков, а люблинцам дать минимальное представительство.
— Ты знаком со Сталиным, Джимми? — с явной иронией в голосе спросил Рузвельт.
— До сих пор не имел чести...
— Скоро она тебе будет оказана. А потом я тебя спрошу, согласен ли ты повторить свои предложения.
— Я не из трусливого десятка, господин президент!
— Знаю. И это было одной из причин, почему я включил тебя в делегацию... Но дело тут не в храбрости, Джимми. Ты призываешь меня не считаться с русскими, иными словами, восстановить санитарный кордон на западных границах России. А отдаешь ли ты себе отчет в том, что близится к концу кровопролитная война? Польшу освободили русские. Победы Красной Армии не могут не сказаться и на других странах Восточной Европы. Ты полагаешь, все это можно игнорировать?
— Нет, но я против уступок русским.
— До сих пор еще не подсчитано, сколько людей они потеряли в этой войне, — задумчиво проговорил Рузвельт, — но я думаю, что речь идет о миллионах... — Он взглянул в упор на Бирнса и спросил: — Ты всерьез считаешь, что слово «уступки» здесь уместно?
