Впрочем, он не знаком с ней, с этим воплощением идеальной невесты. Он увидит ее только во время церемонии — как и трех предыдущих. А затем, как только фамильные сундуки будут опять набиты до отказа, он уедет. Вернется в Оксфорд, исполнив свой долг и сыграв роль преданного сына. Вернется к восхитительной жизни, какую ведут наследники герцогов! К жизни со спиртным и с женщинами, но без единой заботы.
Назад к жизни, которую он обожает!
Но сегодня вечером он окажет честь отцу, поприветствует свою новую мамочку и ради приличия притворится, что ему не все равно. И может быть, сыграв свою роль, он затем подыщет себе в саду игривую юную штучку и постарается вспомнить события прошедшей ночи.
Слава небесам за то, что существуют загородные поместья и венчания со множеством гостей. В мире нет ни единой женщины, которая могла бы устоять перед соблазном свадьбы, и поэтому Уильям испытывал большую тягу к священным узам брака. Ему сильно повезло, что у отца к этому талант.
Уильям ухмыльнулся и растянулся поперек кровати, откинув руку в сторону, на прохладные льняные простыни.
Нет, на холодные льняные простыни. Холодные… и сырые льняные простыни.
— Что за чертовщина? — пробормотал Уильям и открыл глаза. И только сейчас сообразил, что это — не его комната.
И не его кровать.
А красное липкое пятно на простыне, в которое он угодил пальцами… Это вовсе не его кровь.
Прежде чем он успел произнести хоть слово или шевельнуться, прежде чем успел хоть что-нибудь понять, дверь в странную спальню отворилась и вошла горничная — молоденькая и энергичная.
И в тот же миг в голове Уильяма промелькнули мысли о том, что… Впрочем, нет — ничего не промелькнуло. Казалось, он знал только одно: сейчас он разрушит жизнь этой девушки. Да-да, он знал, без тени сомнения, что она больше никогда не сможет спокойно распахнуть дверь, или застелить постель, или подставить лицо такому редкому в Девоншире утреннему зимнему солнцу, не вспоминая этот миг. Миг, который он, Уильям, отменить был не в состоянии.
Он молчал, когда она его заметила, молчал, когда она словно примерзла к месту, молчал, когда она мертвенно побледнела, а ее карие глаза (забавно, что он заметил их цвет) широко распахнулись, — вероятно, от ужаса.
Молчал он и тогда, когда она открыла рот и завизжала. На ее месте он наверняка сделал бы то же самое.
И лишь после того как смолк этот душераздирающий вопль, заставивший кинуться сюда бегом слуг и горничных, Уильям, воспользовавшись минутной тишиной, проговорил:
