А по улице шли незнакомые люди, и улица, по которой он проходил и проезжал восемьсот пятьдесят или восемьсот шестьдесят тысяч раз, казалась незнакомой и равнодушной.
Он остановился на пороге — секретарша, наклонившись над его столом, что-то писала. Она обернулась на его шаги.
— Я записала, кто звонил в ваше отсутствие, — сказала она.
У нее было лицо, которое выглядит неестественным без косметики, начинающая терять стройные очертания талия и выражение лица человека, только что узнавшего что-то чрезвычайно интересное. Впрочем, такое выражение у нее, кажется, появлялось, когда она разговаривала с Энвером.
— И еще звонил товарищ Джавадов и просил, чтобы вы позвонили.
— Как дела дома? — спросил Энвер.
— Хорошо, — сказала она. — Все в порядке.
— Дачу свою оборудовали?
— Да, муж субботу и воскресенье только там и проводит. Новый колодец вырыл...
— Как-нибудь приеду к вам.
— Вы каждый год обещаете, — сказала секретарша, выражение постоянного изумления сошло с ее лица, — Энвер Маджидович, вы себя плохо почувствовали сегодня?
— Немного, — сказал Энвер и замолчал.
Она повернулась и пошла к выходу, а он очень хотел, чтобы она не уходила и спросила бы еще что-нибудь о его болезни или еще о чем-то, лишь бы не оставаться одному в этой комнате, но она вышла, а зайти больше было некому, потому что рабочий день кончился.
Он позвонил Джавадову.
— Приезжай, а, — сказал Джавадов.
Милиционер у входа внимательно просмотрел удостоверение, он часто видел Энвера и даже здоровался, когда они встречались, но каждый раз удостоверение он дотошно изучал вновь и вновь. Сейчас это не казалось Энверу забавным, он сухо кивнул, когда милиционер, отдав честь, вернул удостоверение.
Он вошел в кабинет Джавадова — пятьсот квадратных метров сверкающего паркета и сотни кубометров горного воздуха, выдыхаемого легкими трех кондиционеров, — каждый раз он испытывал, переступая порог этого кабинета, то чувство, какое бывает у человека, пробирающегося вдоль рядов парт к доске, у которой надо рассказать о строении амебы или решить уравнение с одним неизвестным. Это было неприятное ощущение, и он никогда не признался бы себе, что он его испытывает, но в этот раз он мог бы поклясться положа руку на сердце, что не испытывает его совершенно.
Джавадов поднялся ему навстречу. Энвер не сразу понял, что в облике Джавадова обращает на себя внимание. Он посмотрел на его лицо, гладко выбритое, с высоким лбом и с упрямым чубом жестких волос, такие не редеют до самой смерти владельца, перевел взгляд ниже и увидел распущенный галстук...
