Манипуляции – это жизнь роли, а что бы мы ни делали, мы находимся в той или иной роли, участвуем в том или ином спектакле. Но индивидуальность не может быть какой-то, несмотря на то, что она определена нами как полипотентная возможность, она только такая, какая она есть. Личность зависима, и сама множит свою зависимость, индивидуальность же немыслима в такой ситуации. Поэтому-то если мы и оказываемся в реальности индивидуальных отношений, то только через отказ от того, что мы называем личностью. И в индивидуальных отношениях действительно сходят на нет все элементы способа существования личности.
В реальности индивидуальных отношений человек не только готов быть честным с другим, но и пытлив по отношению к самому себе. Не утаить от самого себя правду о себе – одно из самых важных и самых сложных дел в жизни. Некоторые полагают, что правильно обратное – удержать в себе эту внутреннюю жажду честности, что это и есть истинный героизм человека, и потому свято следуют придуманным принципам. Но это заблуждение, это «прерывание», как сказал бы Пёрлз, а еще точнее – это страх себя. До тех пор, пока этот страх – вне зависимости от того, замаскирован ли он под моральные принципы или, напротив, окрашен наглостью, – живет в человеке, он – человек – не переступит через свое ролевое поведение, не переступив через него, он не достигнет реальности индивидуальных отношений.
Исключительное самоощущение и уверенность в истинности своего переживания перекрещиваются в том, кто достигает заветной реальности, – и он переступает почти непреодолимый барьер ролевого поведения. Готовность на честность тогда, когда никто не давал никаких гарантий и обещаний принять ее, готовность, основанная на собственном ощущении другого, на уверенности в нем, в другом человеке, – вот залог неролевой активности. Честность ради честности, а не ради желания услышать в ответ нечто интригующее – вот проявление принадлежности к индивидуальным отношениям. Если нечто рождается в глубине нашего существа, наш долг помочь ему, преодолев все преграды, подняться на уровень деятельности.
Причем именно деятельности, потому что правда, заключенная в словах, по сути своей ложна. Она принадлежит сложным – субсубъектному и трехсубъектному – гносеологическим слоям, то есть это всегда ошибочная причинно-следственность, с уходом от себя (через абстрагирование) и попыткой навязать ее другому. Формулируя в словах пережитую в индивидуальных отношениях истину, мы отрываемся от реальности этого переживания. Эйдос не может быть обличен в форму слов, это всегда нечто значительно большее. Слова подобны конструктору – они складываются, как могут сложиться, создавая свой рисунок, – здесь много вариантов, но количество их все равно ограничено, а для реальности индивидуальных отношений нет ограничений. Вместе с тем, действие может сказать куда большее и куда честнее, нежели самые изощренные словесные формулировки.
