И рубашка была та, которую ожидали, и галстук, и речь о вреде наркоза в родах и на операциях, а еще — о преимуществе целительного воздействия на кору головного мозга сверхмощного раздражителя — слова, которое способно пуще любых медикаментов задавить в подкорковых центрах сознательных современных женщин болевые ощущения.
Ничего не удивило, и было тошно вести неприятный и бессмысленный разговор, от которого ничего не изменилось и никто не изменился — ни начальник, ни Главный. Схлестнулись — и разошлись.
…Он сел в кресло и стал засучивать рукава у халата. Он просто неудобно себя чувствовал, когда рукава не засучены, как у терапевтов, которым это ни к чему. Руки привыкли, чтобы их до локтей ничего не закрывало. Даже когда было прохладно, это не раздражало. Просто все время — ощущение готовности.
Ему все-таки хотелось посидеть еще немного одному здесь за столом, просто подумать, собраться с мыслями насчет разных вещей. Но тут телефон снова звякнул. Правда, на этот раз коротко. Главный пристально посмотрел на черную эбонитовую глыбу без диска, махнул — для себя самого — рукой и все-таки поднял трубку. Звонила бухгалтерша:
— С вами ревизор хочет встретиться.
— А она что, уже все кончила?
— Почти все.
— Пусть все кончит.
— Она хочет сегодня с вами поговорить.
— Придется ждать.
— Долго? Ей надо сегодня пораньше уехать к себе в КРУ, у них там сегодня местком.
— Не знаю. Я ухожу в родблок, — сказал Главный. — Меня вызвали. Вы подхватили меня уже на ходу.
Ему сегодня не хватало еще только разговора с представительницей КРУ — контрольно-ревизионного управления. Тем более что он заранее знал, о чем разговор будет. С этой ревизоршей он познакомился почти сразу, как стал Главным, как принял этот роддом. Он еще не успел толком начать работу, как она появилась, и с ее помощью он получил выговор от КРУ. Он и потом получил еще выговор или два от КРУ, но потом он не обращал на те выговоры внимания, а из-за первого просто взбеленился.
Он взбеленился потому, что тогда был новенький.
Все тогда было новеньким: роддом, он сам как Главный, почти все люди в роддоме.
Роддом лишь два месяца как приняли от строителей. Строители даже еще ходили по зданию, ликвидируя разные свои грехи. Грехи были ожиданные — плохо закрепленные раковины, неаккуратно положенная плитка, двери из сырого теса. Были и неожиданные: его кабинет рядом со смотровыми, и — как в смотровых, где это действительно полагалось, — в кабинете тоже был смонтирован унитаз, в котором еще ко всему текла горячая вода. Он с трудом заставил строителей убрать его и убрать трубы и замуровать пол как следует. Ему очень долго пришлось скандалить и, как это ни было противно, пришлось все-таки одолжить в роддоме у Пархоменко некое количество спирта, чтобы как-то разделаться со всей волынкой.
