Анималистическую метафорику по отношению к женским персонажам развивает та же Петрушевская в повести «Время ночь», опубликованной в «Новом мире» в 1992 году (№ 2). Комментарии пожилой поэтессы, от имени которой ведется повествование, к дневнику дочери и сам дневник настойчиво проводят мотив животного соития: мужчина-любовник — зверь, павиан, конь, «с шелковой кожей и шерстью, покрытой капельками росы» [Петрушевская 1995: 434] — Р — Ноейль, анализируя описания тела и секса в рассказах П. Слукиной, Петрушевской и В. Токаревой, подчеркивает, что редукция сексуальности к примитивному удовлетворению биологических потребностей, механистичность, некоммуникативность сексуальных контактов характерна для женской прозы этого времени [Nohejl 1996: 200–201].
Именно в таком ключе описывается женская сексуальность у Петрушевской. Ее героиня не в состоянии рефлексировать свои чувства и желания, ей практически недоступна никакая информация по вопросам пола[6]. Она беременеет в результате первого же сексуального опыта, превращаясь в мать, так и не освоившись с ролью любовницы. Через два года следует вторая попытка, тут же увенчивающаяся второй беременностью. Секс — удовольствие для мужчины — оборачивается для женщины разочарованием и неудовлетворенностью[7]. Единственным оправданием «всего этого ужаса и разврата» становится материнство[8]. Таким образом, женская сексуальность не тематизируется в повести Петрушевской как самостоятельный дискурс, а связывается исключительно с проблематикой деторождения. Налицо очевидное единогласие с популярными медицинскими трактатами и позицией официальной гинекологии, упомянутыми выше.
Секс описывается как техника размножения, а не как искусство любви. Анималистическая метафорика применяется и по отношению к материнству — момент зачатия неосознан, и столь же инстинктивна связь матери и ребенка: «Женщина слаба и нерешительна, когда дело касается лично ее, но она зверь, когда речь идет о детях» [Петрушевская 1995–437]. Анималистичность, не-личность — частый мотив в текстах о женщинах. В этом же ряду стоит и рассказ Р. Елагиной «Вьючно-сумчато-ломовое» [Елагина 1990: 26–27], героиня которого демонстративно отказывается от статуса женщины и определяет себя как животное. Анималистичность прослеживается на всех ролевых уровнях: жена, мать, любовница.
Сведение роли женщины к репродуктивности по формуле «женщина=состоявшаяся/несостоявшаяся мать» было, конечно, не единственной формой репрезентации женственности. Но на фоне многочисленных публикаций в прессе образ вечно страдающей, вечно ущемленной, жертвующей собой ради детей матери становился все более доминантным.
