— Еду.
— Стою и завидую: едете верхом, как буденовец. Я мечтал работать в санитарной авиации. Узнаешь, где больше всего нужен, и летишь. А без стажа не берут…
— Сколько тебе лет, Миша?
— Двадцать четыре — вы же мою анкету читали. Давно, правда. Вот и полетать бы, пока песок не сыплется.
В детстве Шарифов сам мечтал быть летчиком. Он знал наизусть книгу Ассена Джорданова и колебания погоды на трассах знаменитых перелетов. Он декламировал: «Требуется хорошая голова, чтобы привести самолет прямо к месту его назначения, но надо обладать еще лучшей головой, чтобы привести его туда после того, как собьешься с пути». Он мечтал летать на Севере и читал о Севере все, что можно было найти в городской библиотеке и у товарищей. И однажды наткнулся на рассказ молодого в ту пору писателя, на рассказ о старом враче, который по радио консультировал своего неопытного коллегу, принимавшего трудные роды на далекой северной земле с нелепым названием «Огуречная». Старый врач натужно откашливался перед ящичком микрофона, а где-то далеко были две жизни.
Никаких других представлений о медицине у него не было, когда он пошел в институт. Просто чудо, что потом не пожалел о выборе.
Миша молчал, прислонившись к забору. И лошадь под Шарифовым стояла как вкопанная; наверное, чувствовала — если станет переминаться с ноги на ногу, то седок заставит бежать куда-то далеко от дома. А Шарифов думал о том, что у них случилось с Надей. И злился от ощущения беспомощности. Так у него уже было однажды — в костеле под Сандомиром. Они развернули в костеле операционную; деревянненькие католические святые неприязненно отворачивались при виде крови. Там его ранило. Грохотом заложило уши. Гигантские, тяжеленные двери распахнулись, как фанерные. Рамы, куски стекла втянуло внутрь. Задребезжала на полу лампа-«гусь» на длинной ноге, столик с инструментами. И сестра, падая навзничь, инстинктивно подняла, чтоб не запачкать, свои стерильные руки в резиновых перчатках.
Он сразу лег на раненого, закрывая его собой. Впереди, за другим столом, видел сутулую спину ведущего хирурга Брегмана. Неделю назад, после года ожиданий, Брегман забрал его наконец из госпитального взвода в операционный. Выбыло сразу трое хирургов, и он взял его, зауряд-врача, и поставил с собой в пару, чтобы учить.
По шее Брегмана поползла алая полоска, и тотчас сделался алым край халата и верхние завязки. Несколько секунд спустя Шарифов понял: когда все полетело, его самого тоже стегнуло по ноге.
