В труднейших операх любые ноты брать,
Однажды в обществе стал выхваляться с жаром
Обширнейшим своим репертуаром:
Нет оперы такой, в какой бы он не пел!
Тут кто-то хвастуна поддел,
Сказав ему с притворной грустью:
«Чем ближе жизнь моя средь мелких дрязг и дел
Подходит к роковому устью,
Тем в памяти живей картины давних лет:
Я помню – в юности моей с каким экстазом
Я слушал оперу Россини „Фаргелет“!»
«Ну, как же, – не сморгнувши глазом,
Соврал артист, – в свой бенефис
Я в этой опере пел арию на бис.
Театр безумствовал и, что всего дороже,
Рукоплескали мне, представьте, в царской ложе!»
Всеобщий смех лжецу достойный был ответ
Очковтиратель был и впрямь разыгран знатно,
Он оскандалился: ведь не было и нет
Подобной оперы, и слово «Фаргелет»,
Звучащее так оперно-приятно,
Есть слово «телеграф», прочтенное обратно.
