Вагон падает.
Моя рука уже держала контроллер. Надо было одним движением передать мотору и внезапную поспешность работы, и необходимую постепенность включения…
Я начал…
Вагон дрогнул, чуть приподнялся еще выше…
Вдруг раздался треск, послышалось роковое вздрагивание тележек, запахло гарью, промчались полоски зеленых электрических вспышек.
Я весь готов к удару, катастрофе, но продолжаю тихо, последовательно включать. Я весь в схватке с надвигающимся ураганом огня и металла.
Товарищи замерли.
Тишина иногда бывает слышна, и я почувствовал, как онемел завод – и железо, и люди.
Товарищи смотрят на меня и на кран, я во власти этих глаз, полных единого желания, мигающих одним общим тактом.
Я чувствую, что не оторвать руки от ключа контроллера, – и включаю, включаю.
Глаза товарищей мигнули тревожным перебоем: видимо, все рискнули за меня, уже смотрят дальше, выше; и я, наконец, перевел на последнее положение.
Еще раз взрыв и фиолетовые вспышки… и достиг! достиг!
Вспыхнул новый свет, весь завод залили световые бассейны.
И когда вагон при свете верхних фонарей, как птица в свободном лете, понесся к дальнему краю завода, – весь завод вырос, встал легким воздушно-стальным миражем.
А все люди послали ему одним и тем же жестом один привет, привет фонарям, камню и стали.
Мне было радостно за завод, за этот редкий праздник работы, за милую, близкую толпу товарищей.
Я как сейчас вижу, – товарищи внизу опасаются вместе со мной, радуются победам движения, я слышал, как они называют мой кран «батюшкой», а про завод все вместе сказали: «Выдержит, голубчик!»
Они быстро угадывали движения крана, и, видимо, по их мускулам враз пробегал мгновенный ток опасности и радости.
Но не забыть мне последнего, когда кран подошел к самому концу рельсов и даже слегка стукнул о конечную поперечную балку – победа! – вся толпа продвинулась вперед, улыбнулась одной улыбкой, выставила вперед свою грудь, казавшуюся великой и единой, и взмахнула руками.
Я невольно оглянулся вверх.
Завод стал еще светлее, легче. Стропила раздвинулись. Железная арка поднялась еще выше и стала теснить небо. Я расправил руки и вместе с заводским простором, светом и размахом почувствовал, как растет несокрушимым кряжем моя спина, все тело просит небывалого взмаха, полета, а толпа внизу была пропитана такой железной силой, что ее взгляд казался огненным.
Началась песня, хоровая, неизвестная, новая, гимн, тревожный, как взрыв, и могучий, как гул чугунных колонн. Толпа двигалась с песней по заводу, и нельзя было понять, где кончались напевы работников и начиналась металлическая дрожь великана-завода.
