Говорят, что железо бездушно, машина холодна и бесстрастна.
Но послушайте, что было со мной в эту ночь.
Я пришел на завод, как всегда, за десять минут до гудка. За пять минут я уже должен быть там, наверху, на кране.
Переоделся, вошел в будку и начал работать.
С одного конца завода на другой надо было перенести несколько паровых котлов, десятка три строительных балок и пять платформ с бандажами.
В заводе пахло сыростью, было неуютно, бесприютно, не совсем светло, а главное, весь он казался слишком чужим, жестоким.
Я уже включил контроллер, чтобы пригнать кран к подъездному пути в завод, а мысль все кружилась в холоде жизни, где мрут голоса, гаснут улыбки, тонут рыдания. Двадцать лет, как я уже не слезаю с будки и сверху смотрю на завод.
Внизу копошатся люди, грязные, пронизанные копотью, кашляющие, сплошь больные ревматизмом. Многие из них постоянно работают в сырых бетонных канавах и, кажется, готовят себе прочные, просторные могилы… Я не слышу слов в низком гуле говора, который иногда несется из траншей…
Но сегодня я услыхал голос только что поступившего, но уже надорвавшегося рабочего:
– За что?
Я ясно слышал, как голос ударился о кованые стропила, прозвучал по сводам и, не найдя дорогу к небу, разбился, рассыпался в прах…
Тут же я увидал, как застыл взгляд того, кто спрашивал. Он сделал угрожающий взгляд кверху, плюнул в свою собственную могилу и замолк. Похоронил свой порыв, вытравил душу. Он замолк навсегда.
Дальше, я смутно помню, как таял говор, меркли огни, опускались своды.
* * *
– Товарищ, товарищ!
Кричали бешено. Кричали сто голосов хором (на весь завод):
– Товарищ, очнись! Очни-ись!
В тумане летели виденья, голоса застилались непонятными туманами, кружилась голова.
– А ну! А ну! – неслось снизу.
Я очнулся.
В правой руке нестерпимая боль. Рука сжимала выключатель контроллера и отекла от холода металла.
На кране висел нагруженный вагон. Он стоял на высоте трех сажен над канавами и, видимо, наводил страх на товарищей. Все бросили работать, все смотрят ко мне вверх.
Я теперь ясно слышу, как они испуганно говорят, что весь мост прогнулся чуть не на пол-аршина, тормоз не держит, цепь скользит, проволочные канаты трещат. Наконец кто-то уверяет, что видит, как накренились верхние рельсы под тележками, дрогнул завод, дребезжали окна…
