– Да! Это вернее!
– Конечно, конечно! Любимчики останутся…
Все галдят опять. Появилась какая-то отчаянная смелость… Некоторые прямо задерзили:
– Надо из нашей среды депутацию!
А старик шипит своим сухим бескровным шепотом:
– Иван Васильевич как будто только сегодня начал заикаться… Иван Васильевич, что с вами?
– С-с-ступайте. Оп-ппять я в-в-виноват, – испугался паспортист, думая, что его опять в чем-то подозревают.
Дверь распахнулась. Не глядя на служащих, прошел бухгалтер к своему бюро.
Все ждут, не работают…
Сзади пожилая дама шепчет:
– У него появились на щеках красные пятна.
И как будто этот же голос сам себе испуганно отвечает:
– Выступает чахотка… И ему не легко…
Бухгалтер окидывает контору взглядом из-под очков…
Контора слушает.
Тишина. Снизу несется гул завода. Он кажется теперь особенно безрадостным и зловещим.
– Господа… Изменения… Новые правила… – пробует мягче начать бухгалтер.
– Да какие же? – шепнула барышня, не сдержавшая свое нетерпение.
– Господин директор… вводит такой порядок: на работу приходить не в девять часов, а в семь часов утра.
– З-з-замечательно! – вырвалась ирония у изысканно одетого конторщика Михайлова. Серьезное настроение чуть-чуть снялось ветерком молодого смеха.
Бухгалтер поморщился, но продолжал:
– Приходить в семь часов… вместе с мастеровыми.
– Удивительно интеллигентно! – опять вставил Михайлов.
– Я вас прошу воздержаться, – не выдержал бухгалтер и скорее, чтобы не нарваться на новую выходку, продолжал – И потом… Это главное… все конторские служащие переводятся на часовую оплату.
– Черт знает! – не вытерпел Михайлов.
– Я вас пра-ашу…
– Нечего просить! Я ухожу и сам… К черту такую казарму!
Михайлов одевается и уходит.
Публика расступается.
Кто-то пускает вслед Михайлову:
– У него протекция в суде. Он поступает туда. Счастливый…
Контора, однако, заволновалась.
Все столпились около бухгалтера.
Он немного подался назад.
– Господа, не нервничайте!
– Но сколько же в час? – наступал грубый голос.
Женский плачущий голос кричит:
– Это стыд! Это срам, Иван Антоныч!
– Я ни при чем, – немного перетрусил бухгалтер.
– Сколько в час? – басил голос.
Бухгалтер побледнел, как полотно, и не своим голосом произнес:
– Начинать… всем… с девяти копеек…
– Как? Что? Это возмутительно. Нас равняют с чернорабочими, даже ниже…
Контору нельзя было узнать.
Робкие, никогда не говорившие писцы начали дерзко пробирать бухгалтера за его надоедливость, девицы обступили его со всех сторон и укоряли:
