– Это долгий и нелегкий путь, – сказал Вадим, опять садясь и успокаиваясь. – Но первые шаги ясны. Университет я пока оставлю, имение не продам еще, но женюсь и поселюсь на селе.
– Женишься?
– Да, на крестьянской девке. Приму тот быт, который есть, приму в себя, понимаете, чтобы изнутри, если надо, расширять его рамки, чтобы войти, а не подойти со стороны, чтобы…
Анна Марковна всплеснула руками.
– Вадичка! Дорогой! Ах, как хорошо! Ах, как я тебя понимаю!
Но дьяконица была другого мнения. Она по-просту огорчилась.
– Я, конечно, многого не понимаю, Вадим Иванович, а только это обидно. На какой это девке жениться? В таких цветущих годах – на крестьянской девке! И что это у вас за пристрастие, чтобы мужиком делаться? Навидались, кажется, наших мужиков. Они и сами-то себе в тягость, и сами-то в город глядят, а тут неволя, подумаешь! Жалость это одна!
Анна Марковна рассердилась.
– Не понимаешь, так и молчи! Это идея, а ты с глупыми соображениями. Мещанство какое!
– Быть может, идея и неверна, – скромно сказал Вадим, – но мне-то она кажется верной, и потому я от нее отступить не могу.
Но дьяконица не унялась.
– И какая такая вам девка понравилась? Они все рады хвостами перед барином вертеть. Избалованный народишка. Ну и понравилась, да где же это видано – жениться?
Обыкновенно Вадим на дьяконицу обращал очень малое, добродушное внимание. А потому сама Ефросинья Степановна изумилась его внезапной злобе.
– Что вы городите? – крикнул он. – Разве я говорил вам, что мне кто-нибудь понравился? Я о принципе говорил, а вы черт знает куда метнули. Но, конечно, я не теоретически женюсь и жену свою буду любить, буду, буду!
– Вадечка, успокойся! – молила Анна Марковна. – Тебя вполне понимают. Бог да благословит твой путь! А стоит ли обращать внимание на Фросю? Она человек необразованный.
Дьяконица дрожащими руками складывала вязанье и шмыгала носом, готовая заплакать.
– Конечно, что ж, я и не говорю, я человек простой, а только, Вадим Иванович, так я вас уважала, так уважала, и вдруг вы…
Вадим уже успокоился, встал, махнул рукой и надел фуражку.
Дьяконица тоже замолкла.
– Кто там? Клепа! Клепка! Дверь за барином замкни, – крикнула Анна Марковна.
Откуда-то вынырнувшая Клеопатра живо, шлепая босыми ногами и виляя бедрами, кинулась в сени за Вадимом. Он был уже далеко.
III
На селе имелась, в новой пристройке, лавка. Лавочник Ефрем Иванов считался мужиком богатым и крепким, но богатством не кичился, тем более что и вообще Гусиное Поле – село не бедное. Говорили, конечно, что он мужик жадный, одного работника и того не весь год держит, – ну, да про кого не говорят?
