– Что у тебя за манера врываться в комнату, когда я… занимаюсь?
– Прости, Отто, я не знала…
И она тихо вышла из комнаты.
Сердце маленькой Эммы было ранено.
Она забралась в свою комнату и долго плакала, склонившись над колыбелью сына.
– Бедный мой мальчик, крошка моя! – плакала она, осторожно целуя головку ребенка, и несколько слез упало на его волосы.
Вечером она не спала и думала, думала… Это было так не похоже на маленькую Эмму.
«Так вот почему охладел ко мне Отто! – думала она, ломая руки. – Он любит другую. Эта другая – Эльза! Это так естественно. Ведь они любили друг друга. Как я могла забыть об этом? Почему я согласилась стать женой Зауера? Почему Зауер женился на мне, если он любит Эльзу? Но он любил и меня, мое сердце не обманешь. А Эльза?..»
Все это было слишком сложно для Эммы. Тяжелые мысли, неразрешимые вопросы, как горная лавина, обрушились на нее и сразу раздавили нежный цветок ее счастья.
– Отто, Отто! – шептала она в отчаянии и плакала бессильными слезами.
Бороться? Она не создана для борьбы.
К утру она приняла решение: написать Эльзе то самое письмо, которое Штирнера взволновало больше, чем Эльзу.
Женское чутье подсказало Эмме верный тон письма: она ни слова не упомянула в письме о случае с карточкой. Она только делилась с Эльзой, как с подругой, своим горем.
Полусознательно Эмма ставила этим письмом ловушку своей сопернице, надеясь, что та как-нибудь выдаст себя, если она продолжает любить Зауера.
С нетерпением Эмма ожидала ответа Эльзы и наконец получила его.
Руки не повиновались, когда она вскрывала конверт, сердце замирало, а строки прыгали перед ее глазами.
Но, прочитав письмо, Эмма вздохнула с облегчением:
– Нет, Эльза не умеет лгать!
Эльза утешала Эмму, уверяла, что Отто опять будет нежен к «своей маленькой куколке»; главное же, что успокоило Эмму, – Эльза больше писала о себе, о своей любви к Штирнеру, о своем счастье, о своих тревогах… Она искренне выражала беспокойство, что Штирнер стал плохо выглядеть, что он переутомлен и чрезвычайно нервен. У Эммы отлегло от сердца. Конец письма даже рассмешил ее.
«Ты не узнала бы теперь Штирнера. Он отпустил бороду и теперь стал похож на пустынника-монаха…» – писала Эльза.
– Представляю себе! Вот чудовище-то!
Эмма повеселела.
Но Зауер скоро заставил ее вновь погрузиться в безысходное отчаяние.
После случая с портретом Эльзы Зауер стал с Эммой еще более резок и груб.
Он приходил теперь на веранду, когда там сидела Эмма, только для того, чтобы посмотреть на сына. Не обращая внимания на Эмму, Зауер усаживался у детской коляски и начинал возиться с малышом.
