– Да только что на пересадке в «Трокадеро» мне сказал один знакомый. Сегодня утром неожиданно захворал, отвезли в больницу, он и скончался.
– Что за ужас! Третьего дня был жив и здоров.
– Чего же тут удивляться, – философски сказал Балавин. – Он, наверное, и за две минуты до смерти был жив.
– Постойте, – перебил его Сорокин. – А жене дали знать?
– Да нет, она куда-то уехала, он, кажется, и сам не знал еще ее адреса. Она еще и написать ему не успела. Так, по крайней мере, мне сказали.
– Ну, я-то, положим, знаю ее адрес. Совершенно случайно. От Петруши Нетово. Это, конечно, между нами. Петруша с ней вместе в Жуан-ле-Пэн.
– Да что вы? Интересная дамочка?
– Так себе. Но вы, конечно, как джентльмен, надеюсь, никому ни слова.
– Ну за кого вы меня считаете. Так вот, раз вы во все посвящены, дайте ей телеграмму. А то, подумайте, какой может разыграться скандал. Она, может быть, и газет не читает и будет разводить веселый романчик, а мужа в это время давно похоронили, и она вдова. Да и Петруша ваш, может быть, совсем не расположен ухаживать за свободной женщиной.
– Н-да, – сказал Сорокин. – В ваших словах есть некоторая доля подкладки. Я, пожалуй, возьму на себя печальный долг. Пошлю телеграмму. Хотя сегодня как раз безумно занят. Надо бы заехать к нему на квартиру.
– Да там ведь, наверное, никого и нет. Он умер в больнице.
– Ну, тем лучше. До свиданья. Увидимся на похоронах? Вот жизнь человеческая: живешь, живешь, а потом, смотришь, и умер.
В смятением душевном состоянии поднялся Сорокин из метро, продолжая размышлять на тему горестной судьбы человеческой.
«Хорошо еще, что эта пакость со всеми случается. А то вдруг бы только со мной. Ужасно было бы неприятно. А бедная Наташа Мурашева! Лазурное море, влюбленный Петруша, перед обедом аперитивы, наверное, нашила себе тряпочек, накрутила шапочек и вдруг – стоп. Вдова. Черный креп. Петруша скорби не любит. Утирать слезы вдовам и сиротам – это не его дело».
– Pardon, monsieur![11]
Это pardon относилось не к Петруше и вдовам, а к господину, которого он в рассеянности чувств ткнул локтем в бок. Пострадавший обернулся и оказался вовсе не мосье, а Сергей Петрович Левашов.
– А, здравствуйте! – сказал Сергей Петрович. – Чего вы такой мрачный?
– Я? Я-то ничего, – отвечал Сорокин. – А вот бедный Мурашев. Слышали? Сегодня утром скоропостижно скончался.
– Да что вы! – ахнул Левашов. – Господи! Четыре дня тому назад… да, да, в пятницу он забегал ко мне по делу. Вы не знаете – это не самоубийство?
