— Спасибо, доченька, за приветливые слова. Ох, и глаз, скажу, у тебя проницательный, — высоким голосом начала говорить старушка. — Справедливо ты это подметила, случай-то воистину особый, потому по праву и в начальниках вот ходишь. Мы ведь с Мамошей, с котиком моим, понимаешь ли, неразлучны, поэтому нам друг без друга никак нельзя. Спасибо тебе за приглашение посидеть, но не устала я, милая. А и взаправду пришла-то потому, как деньги уж больно надобны. Сама же знаешь, время-то сегодня какое непростое, неспокойное, а особенно для нас, старых людей, — вздохнула печально она. — Вот и принесла, доченька, одну вещицу затейливую. И жалко ее отдавать, милая, потому как сильно памятна мне она. Но уж, как видно, ничегошеньки тут не поделаешь, и придется ей нового хозяина поискать. — И с этими словами старушка достала из кармана пальто довольно приличную коробочку из потемневшего от времени полированного дерева с неизвестным гербом на крышке и, раскрыв ее, протянула обходительной заместительнице.
Та же, принимая протянутое, сделала грустным лицо и согласно покивала головой:
— Прекрасно вас, бабушка, понимаю и очень даже сочувствую. Времечко-то действительно непростое. Но что поделаешь, над этим ведь мы не властны, и время нам тоже выбирать не приходится. А вам-то, пожилым людям, ох, как непросто сейчас, особенно в таком преклонном возрасте, вот как у вас… Но вы-то, я вижу, еще молодец, — преувеличенно бодро говорила Юркова, — следите вот за собой. И шляпка у вас модная, и шарфик красивый, да и косметикой до сих пор пользуетесь. Таких ведь, как вы, по жизни осталось, ох, как немного.
А в то же самое время глаза вежливой дамы так и поедали содержимое коробки, которое оказалось крупной прекрасной геммой, или камеей в золотистом овальном окладе, вырезанной из слоистого камня, в виде профилей головы мужчины и женщины, живших, очевидно, очень и очень давно, потому как на мужчине был замечательной работы шлем, украшенный звездой и крылатым драконом, которые носили, наверное, во времена Римской империи или, быть может, даже древней Греции. Камея лежала на красной бархатной подкладке, и по всему было видно, что вещь исключительно хороша.
Заместитель директора почувствовала, как кровь бросилась ей в голову, руки отчего-то задрожали, а голос тут же предательски перехватило. Подобные вещи так запросто держать в своих руках ей в жизни еще не доводилось. Если, конечно же, это не элементарная подделка, каких всегда в мире было полным-полно. И в то же время в этой камее было что-то очень и очень знакомое. Но где же она могла видеть раньше ее? Превозмогая минутную растерянность и лихорадочно соображая, что дальше предпринимать, Наталья Павловна, правда более тихим голосом, в котором уже не чувствовалось того первоначального оптимизма, продолжала механически говорить:
