Последняя фраза относилась уже к Юре, выполняющему роль ассистента-киномеханика.
Когда в зале опять вспыхнул свет, мощная рука КД поспешно отодвинулась от рта Артура Кондратьевича. Очевидно, вице-президент принял лекарство. Я старался больше не смотреть в их сторону, не думать о том, символом чего они являются.
— Мы предполагаем, что до тех пор, пока узел «С» работает нормально, в норме функционируют и железы внутренней секреции, которые он иннервирует. Но вот клетки «С», устроенные, как ячейки памяти, заполнены следами импульсов, пришедших из областей наследственности. Резерва памяти больше нет. Это служит как бы условным сигналом, что организм свою миссию по воспроизводству выполнил — пронес эстафету на свой участок пути. Сигналы «С», как показали опыты, становятся менее четкими, постепенно затухают. И тогда образуется следующая картина…
На экране опять поплыли кадры…
— Как вы видите по синусоиде, начинается затухание деятельности желез. Контроль ослаблен. И тут в полной мере сказываются искажения самого чертежа — утерянные триплеты ДНК… Вот начало конца…
В темноте я заметил вспыхнувший огонек папиросы у лица Артура Кондратьевича. КД не принял никаких мер. Значит, дни вице-президента уже сочтены…
— Мы создали крохотный автоматический прибор, который функционирует, как узел «С», и посылает такие же сигналы. Испытания его прошли успешно. И если одновременно с подключением его начать профилактику организма по комплексной программе, разработанной в наших лабораториях, то… — Волнение пришло в короткой спазме. Я овладел собой. — Это является началом бессмертия. Да, бессмертия, потому что вместо одного отслужившего свой срок прибора можно подключить новый, а комплексная программа будет способствовать поддержанию функций центральной нервной системы.
То, о чем я говорил, не было новостью для многих присутствующих в этом зале, но оно звучало официальным признанием — уже не догадкой, а уверенностью, уже не гипотезой, а результатом опытов. Не могли же мы тогда знать, что настоящие результаты опыта мы получим лишь через столетия и они окажутся не такими, как мы думали!
Впрочем, может быть, кто-то в зале и предвидел их.
Аплодисменты взорвались внезапно, как мина. А когда они окончились, Артур Кондратьевич пожал мне руку и поздравил, как он сказал, с эпохальной научной работой. В его устах слово «эпохальной» не звучало традиционным комплиментом. Оно было точной оценкой.
КД увез его по живому коридору. Там, где они проезжали, на минуту утихал шум. Я смотрел им вслед и думал о КД. Что происходит в его мозгу? Жалеет ли он о человеке, с кем был настолько же близок, как с самим собой? И как выражается его радость или его сожаление?
