Но я видел, я знаю, — так может быть. День за днем я наблюдал, как живет человек, забывший прошлое, забывший меня. Имя осталось с ним и слова родного языка и, быть может, звук моей флейты. Больше ничего.
Прозрачное вино горит в горле, и я говорю:
— Я как Лаэнар.
Кори вскидывается на миг и снова прячет глаза за рыжей завесой волос. Каэрэт дотрагивается до моей руки — хочет то ли поддержать, то ли понять. В этом прикосновении тревога и жалость, и я в ответ сжимаю его ладонь, крепко, — чтобы он позабыл свои мысли, чтобы слышал только меня.
Никто не должен меня жалеть. Мой личный предвестник — тем более.
— Ты позвал меня, когда я был в лесу, — говорю я Каэрэту. — Почему?
Он отвечает, пожав плечами:
— Ну я подумал — сколько можно пить?
Может быть, в его словах не вся правда, но он не обманывает и почти не шутит. Я отпускаю его руку, залпом допиваю вино. Мысли гаснут на миг, дыхание обжигает легкие.
Кори вновь наполняет стаканы.
Верно. В этом лагере либо работают, либо пьют. Крылатые воины, ждавшие меня здесь, — все равны между собой. Кто мог приказать им тренироваться, оттачивать умения вновь и вновь? Только Аянар, но он ничего не понимает в войне.
Я должен был вернуться, чтобы они вернулись к делу.
— Ты все вспомнишь, — говорит Кори. — Завтра я все сделаю, память начнет пробуждаться. Нужно, чтобы твои личные предвестники были рядом, когда я буду петь.
Каэрэт кивает.
Четверо встанут рядом со мной. Но их не четверо, их семеро, я чувствую это так ясно, — но не даю мысли вырваться, превратиться в слова.
Шелест шагов и шорох ткани возвращают меня в реальность, — я успеваю заметить, как Каэрэт откидывает дверной полог, выходит из шатра.
Обида вспыхивает — детское, неуместное чувство, — и я душу ее. Я не должен сейчас думать о себе. Не должен жалеть, что Каэрэт позвал меня не из-за того, что беспокоился обо мне. Не должен сердиться, что он не остался сейчас, не подумал, что мне нужна поддержка.
Что еще я услышу сегодня? Что бы это ни было, я выслушаю и постараюсь понять.
— Как же это возможно? — спрашиваю я у Кори. — Как могли закрыть часть моей памяти?
— Я не знаю, — отвечает Кори. Его лица почти не видно, пряди падают на лицо, мешаются с огненными тенями. Но мне чудится невеселая улыбка на его губах. — Мне память не закрывали, незачем было, потому что у меня удобный характер.
Я смотрю на Кори и помню: Бета просила не сердиться на него, он в ее сердце, один из самых близких людей. Но Бета плакала из-за него, ее слезы были безудержными и горькими, я не забыл этого и не забуду никогда.
