— Какую правду?..
— … Что вы советская шпионка.
Женщина усмехнулась. Она сидела, безвольно раскинув руки на столе. Ее платочек куда-то исчез. Она покачала головой.
— Не думаю, что вам нужна правда, сенатор.
Вуд надул свой двойной подбородок.
— Мы именно для этого и собрались. Комиссия для того и создана, чтобы выяснить правду, мисс.
— Люди вроде вас постоянно об этом твердят. Но вы хотите однозначной правды. И Сталин талдычит, что ему нужна только правда. Мариночка, скажи мне правду! Но слышит он исключительно ложь.
Маккарти аж подпрыгнул.
— Вы знакомы со Сталиным?
Она окинула сенатора ироническим взглядом, каким женщины изобличают мужское простодушие. Судя по всему, она уже победила страх: ее акцент чуть усилился и голос звучал естественней. Взгляд стал прямым и твердым. Да, это была блистательная актриса, игравшая саму себя!
— Я с ним общалась один раз. Но весь вечер. Всю ночь. Почти двадцать лет назад. С того вечера все и началось.
Женщина стала рассказывать, и больше никто не решился ее прервать.
Ночь с 8 на 9 ноября 1932 года
Разумеется, она все помнила. Тогда была совсем юной, еще не было двадцати. Жуткие, голодные годы. Память все сохранила до малейших подробностей. Да и как избавишься от таких воспоминаний?
Она прибыла в Кремль как принцесса. На заднем сиденье служебного автомобиля рядом с Галей Егоровой. Уже стемнело, когда «Волга» затормозила у Никольских ворот. Стражи, окутанные паром от собственного дыхания, замерли в свете прожекторов — на плече ружья с примкнутыми штыками. Следующий пост был уже на самом въезде в Кремль. Из сторожевой будки вышел начальник караула. Он улыбнулся, обнаружив на водительском кресле шофера начштаба. А когда Галя приоткрыла окно, совсем уж разулыбался и козырнул.
— Товарищ Егорова…
— Бедный Илья Степанович, опять вы на посту в такую холодину!
— Меня греет чувство долга. К тому же на посту можно помечтать об ускользнувшей красоте.
Наклонившись, он положил руку в перчатке на приспущенное стекло. В машину проникал свет прожекторов. Мужчина внимательно, неторопливо рассматривал Маринино лицо с подкрашенными губами, свежей перламутровой кожей; пристально заглянул в ее бездонно синие глаза. Он различил в полумраке, что девушка покраснела, и, кажется, это его позабавило.
Караульный, не убрав со стекла руку, молча выпрямился и перевел взгляд на Егорову. Они разглядывали друг друга, не прерывая молчания. Она тоже была красива, но совсем другой красотой, зрелой, вызывающей. Стоило Гале вам улыбнуться, и вы еще долго не могли сообразить, что якобы таившееся в этой улыбке обещание — не более чем розыгрыш.
