Он погасил карманный фонарик.
— Извините, Марина Андреевна, но нам придется посидеть в темноте. Это не для светомаскировки, а потому что я стараюсь экономить батарейку. Другой нету, со студии все до последней батареечки вывезли в Алма-Ату.
По шороху Марина поняла, что он уселся на пол возле дивана. Марина устроилась на диване поудобней, прислонившись к стене и натянув покрывало на свои голые ноги.
— Я и не знала, что студию эвакуировали. Пришла — а тут никого!
— Срочный приказ нашего вождя и учителя товарища Сталина. В данном случае я не против. Советское кино — столь могучее идеологическое оружие, что нельзя дать Гитлеру завладеть им. Сами видите — врагу ничего не оставили. В три дня разобрали все декорации, вывезли все оборудование. А заодно с ним и большинство наших с вами коллег отправились на товарняках в казахские степи. Как, знаете, перепуганные овцы бегут от грозы.
— А вы-то почему остались, Алексей Яковлевич?
— Лучше зовите меня Люся, Марина Андреевна. Сами знаете, что так называют все друзья. Мне нравится это имя, словно птица кличет: Люс-с-ся… Особенно хорошо звучит ночью. Днем оно кажется каким-то несолидным.
И они оба рассмеялись.
— Не захотелось участвовать в этом коллективном побеге. Как-то он мне претит. А может, все дело в моем дурном характере, постоянном чувстве противоречия. Да и в самомнении, конечно. Мне кажется, что здесь я смогу принести больше пользы, чем за тысячи километров от Москвы. Просто отчаянная самоуверенность!
Алексей Яковлевич пошевелился в темноте, разминая ноги.
— Ну, а вы, Марина Андреевна, — спросил он ласково, — что здесь делаете?
— Надеялась отыскать в костюмерной какую-нибудь одежду.
— Н-да…
— Да и просто крышу над головой.
Тут Марина ему поведала и о гибели своей квартиры, и о том, как почти месяц копала противотанковый ров с тысячами других женщин. Когда она об этом рассказывала, Каплер вновь зажег фонарик, осветив Маринины сложенные на груди руки.
Он всполошился.
— Покажите-ка ваши ладони!
Каплер осторожно завладел Мариниными руками. Осветил ее распухшие пальцы. В тусклом мерцании фонарика Маринины язвы выглядели еще ужасней, чем днем. Пузыри полопались, обнажив голое мясо. На тряпице, которой она кое-как обмотала кисти, засохла кровь. Ладони все потрескались, сочились кровавым гноем. Стоило Каплеру к ним прикоснуться, Марина застонала от боли.
— Да вы что, Марина Андреевна? Вам их надо лечить.
Марина спрятала руки.
— Ерунда, несколько дней отдохнут от лопаты, и все заживет.
