— Господи, какая же она красивая! — Невольно вырвалось у неё. Собственный голос показался оглушительно громким в гнетущей тишине маленькой операционной, и Саша вздрогнула, побоявшись, что отец отругает её. Но он лишь улыбнулся, не поднимая взгляда от своего занятия, и кивнул.
— Волконские все красивые. Порода, стать, древний княжеский род, и так далее. И гордыни, к сожалению, столько же!
— Никогда не видела их вживую. — Призналась Александра, рискнув продолжить разговор. Она поймала себя на мысли, что ей почему-то очень хочется поговорить, именно теперь — о чём угодно, о любых пустяках, но только не молчать. У неё начинала кружиться голова.
— Ну вот, полюбуйся. — Щедро разрешил отец. — И на братца её тоже можешь посмотреть, поди, скажи ему, что всё готово, когда закончишь обрабатывать рану.
— Всё… готово? — Повторила она, расширившимися глазами взглянув на отца. — Она будет жить, папа?
— Ты послушай. — Иван Фетисович улыбнулся ей, и кивнул на княгиню, по-прежнему пребывавшую в бессознательном состоянии. — Слышишь? Дыхание нормализовалось.
Александра честно постаралась прислушаться, но опыта у неё не было ни малейшего, она ничего не поняла, но это не помешало ей обрадоваться.
— Папа! — Радостно воскликнула она. Глаза её светились счастьем. А ещё, кажется, она плакала, но он не брался судить наверняка.
— Когда я за операционным столом, я не папа, а Иван Фетисович. — Шутливо сказал он, погрозив пальцем.
Закончив со ссадиной на щеке бедной княгини, Саша уже собралась было, выйти к князю, но споткнулась о тело по-прежнему лежавшего под столом Юры Селиванова.
— Иван Фетисович, господин доктор, а не подскажите ли вы мне, как приводить в чувство бессознательных молодых людей? — Спросила она, и рассмеялась, нервным, звенящим смехом. Он только теперь вспомнил о Селиванове, и тихо выругался. Придётся куда-нибудь его деть, чтобы не увидел князь, когда зайдёт проведать сестру. Господи, какой стыд…
Но Александра, конечно, молодец! Выше всяких похвал, и ведь умудрилась ещё шутить в такой момент! Он заметил, что руки её слегка подрагивают, а ещё она была бледна, неестественно бледна, бедная девочка, но из последних сил старалась бодриться.
Он потом потерял её, когда она вышла из операционной, и, пока успокаивал Волконского и заверял его в том, что с сестрой его теперь всё будет в порядке, думал только о дочери. Где она, куда пошла? Не дай Бог, вышла на улицу и там потеряла сознание — там было холодно, несмотря на август, она ведь замёрзнет там, пока он выслушивает слова благодарности от успокоившегося князя! Бедная девочка, ей ведь всего тринадцать, она не готова была к такому, зачем же он… Взгляд его вернулся к княгине, и он подумал, а что — лучше было бы оставить Волконскую умирать?
