– Эй, папаша! Не слишком усердствуй.
Человек поднял глаза и счастливо улыбнулся:
– Осторожнее! – крикнул он, улюлюкая от восторга, опершись на лопату. – Ты не просекаешь – я не надрываюсь! Ху-ху-ху!
– Так и надо, папаша! – сказал Уэсли, с улыбкой обернувшись.
– Клянусь Богом, – продолжил Эверхарт, поправляя очки, – будь сейчас тысяча семьсот шестидесятый, я бы шел на Запад с трапперами, исследователями и охотниками! Я не силен, видит Бог, но я хочу жизнь с целью, с силой неистовой и, кроме того, могущественной. Здесь, в Колумбии, я преподаю – и что? Я ничего не достигаю; мои теории приняты, не более того. Я видел, как идеи принимались и откладывались для справки… поэтому я давным-давно бросил писательство. Мне сейчас тридцать два, я ни за какие коврижки не напишу книгу. Нет смысла. Эти исследователи с рысьими глазами – вот они были американскими поэтами. Великими поэтами поневоле, которые видели холмы на Западе, и им этого хватало, и все, им не требовалось сочинять рапсодии – сами их жизни делали это мощнее Уитмена! Ты много читал, Уэс?
Они уже вышли на Бродвей и неторопливо шагали по просторному тротуару. Уэсли остановился, чтобы очистить апельсин над мусорной урной, нахмурился с угрюмой жалостью и после паузы сказал:
– Знавал я одного молодого моряка по имени Люсьен Смит, так он, бывало, заставлял меня читать, а то читал я маловато. – Он медленным, задумчивым броском отправил в урну последний кусок кожуры. – Люк в итоге заставил меня прочитать книгу; он был хорошим малым, и мне хотелось, чтоб он почувствовал, будто оказал мне услугу. И я эту его книгу прочитал.
– И что это было?
– «Моби Дик», – припомнил Уэсли.
– Германа Мелвилла, – добавил Эверхарт, кивая.
Уэсли разломил апельсин надвое и протянул половинку другу. Они зашагали дальше, жуя.
– Так что я прочитал «Моби Дика»; я читал медленно, по пять страниц за ночь, – знал, что малый будет расспрашивать.
– Понравилось? – спросил Эверхарт.
По-прежнему серьезно супясь, Уэсли выплюнул апельсиновое зернышко:
– Да, – ответил он.
– И о чем этот малый, Смит, тебя спрашивал? – упорствовал Эверхарт.
Уэсли в беспокойстве обернулся к нему и воззрился пристально.
– Всякие вопросы, – в конце концов сказал он. – Всякие. Смышленый был малый.
– Помнишь какие-нибудь? – Эверхарт улыбнулся, подмечая собственную пытливость.
Уэсли пожал плечами:
– Не тотчас.
– Где он теперь?
– Малый?
– Да…
Насупленность Уэсли исчезла, вместо нее на отвернувшемся лице проступила невозмутимая, почти дерзкая твердость.
