Уэсли чмокнул ее в губы, а затем медленно выдохнул облако дыма ей в лицо.
– Дай затянуться! – потребовала Полли, потянувшись к его сигарете.
– Спущусь и куплю яиц и свежих булочек, – сказал Эверхарт Джинджер. – Завари свежий кофе.
– Ладно!
– Пойдем со мной, Уэс? – позвал Эверхарт.
Уэсли взъерошил волосы Полли и поднялся:
– Иду!
– Возвращайтесь скорее, – с легкой соблазнительной улыбкой сказала Полли, косясь сквозь облако сигаретного дыма.
– Скоро вернемся! – крикнул Эверхарт, хлопнув Уэсли по спине.
В лифте они все еще слышали «Боевой гимн республики» из радиоприемника Ив.
– Эта музыка наводит тебя на мысль об Эйбе Линкольне и Гражданской войне, – припомнил Эверхарт. – Как и меня, но меня она еще и бесит. Я хочу понять, что, черт возьми, пошло не так и кто налажал.
Лифт остановился на первом этаже, и двери раздвинулись.
– Этот старый клич «Америка! Америка!». Что случилось с его значением. Как будто Америка – это просто Америка – красивое слово для красивого мира, – и люди пришли к ее берегам, сразились с дикими аборигенами, развили ее, разбогатели, а теперь сидят себе, зевают и рыгают. Боже, Уэс, если б ты был старшим преподавателем английской литературы, как я, с этими песнями, что вечно твердят: «Давай! Давай!» – а затем посмотрел бы на свой класс, выглянул за окно, и вот она – твоя Америка, твои песни, кличи твоих пионеров, бросающих вызов Западу, – полная комната скучающих ублюдков, грязное окно на Бродвей с его мясными рынками и барами и бог знает чем еще. Значит ли это, что отныне фронтиры – лишь в воображении?
Уэсли, надо признать, слушал вполуха: он не совсем понимал, о чем рассуждает его друг. Они уже вышли на улицу. Впереди какой-то цветной сгребал черную кучу угля в дыру на тротуаре: уголь мерцал сиянием утреннего солнца, будто черный холм, усыпанный самоцветами.
– Безусловно так, – сам себя уверил Эверхарт. – В этом есть перспектива, но нет романтики. Нет больше оленьих шкур, и шкур енотов, и винтовок, и горячего масляного рома в Форт-Дирборн[12], нет больше троп на речном берегу, нет больше Калифорнии. Этот штат – конец всему; если бы Калифорния протянулась по миру до самой Новой Англии, мы бы ехали на Запад бесконечно, снова делая открытия, перестраивая и двигаясь дальше, пока цивилизация не превратилась бы в шестидневный велопробег, и на каждом повороте – новые возможности…
Уэсли, вместе со своим словоохотливым другом обходя груду угля, обратился к человеку с лопатой:
