Эту последнюю фразу господин Лера широким жестом затянутой в перчатку руки адресовал небесам. Элизабет ничего на это не сказала. Презрительно фыркнув, господин Лера пошел вперед, не оборачиваясь и питая слабую надежду на то, что случится чудо и Элизабет отстанет от него. Но она следовала за ним по пятам, ступая на тень, по которой видно было, как плечи его то и дело возмущенно поднимались, и девочка так старательно приноравливалась к шагу господина Лера, что ему казалось, будто он идет один.
Через четверть часа они устроились в купе вагона третьего класса, хотя обычно господин Лера вверял свою драгоценную особу только вагонам второго, но надо было экономить, так как пришлось купить билет и Элизабет, для него это была тем более серьезная жертва, что у него в кармане лежал обратный билет во второй класс, и на вокзале он поначалу чуть не поддался искушению отправить девочку третьим классом, а самому насладиться обтянутой синим сукном полкой вагона, предназначенного для более состоятельных пассажиров. Однако, поразмыслив, господин Лера устыдился, рубанул воздух тростью, как бы отгоняя эту мысль, и добродетель восторжествовала.
В купе Элизабет подсела к нему так близко, что он снова забеспокоился насчет своего бумажника. И рукой указал девочке угол, где она должна была сидеть, решив не спускать с нее глаз, но, как только колеса застучали, он закрыл глаза, открыл рот и захрапел.
Элизабет выглянула в коридор, соединявший их купе с другими. Судя по всему, она и ее покровитель ехали в вагоне одни. Желтый свет газовой лампы безжалостно высвечивал багровое лицо господина Лера и его мясистый нос, сиявший, как баклажан. Шарф был размотан, виднелась редкая бородка, черная у корней волос и седая в клинышке, который спускался ниже узла галстука и касался манишки; эта борода произвела на Элизабет особое впечатление: ей теперь казалось, что она никогда не осмелилась бы заговорить с этим человеком, если бы знала, что у него такая внушительная борода, но в то же время ей страшно хотелось дернуть этот клинышек, чтобы проверить, почувствует это ее покровитель или нет.
Девочку тоже клонило ко сну, но что-то ей мешало. Она не знала ни куда она едет, ни как зовут незнакомца, увозившего ее с собой. Однако об этом Элизабет не очень-то беспокоилась: она слышала могучий отеческий храп, мешавшийся с перестуком колес, и понимала, что не ошиблась в этом человеке, и, если бы не строгий запрет, она охотно прильнула бы к плечу господина Лера. Мозг ее работал быстро, и воспоминания о пережитых ужасах уже стирались в нем, даже смерть матери казалась давним событием только из-за того, что Элизабет все больше отдалялась от городка, где это произошло, и всякий раз, как рука ее нащупывала в кармане подаренные теткой накануне ножницы или прядь материнских волос, срезанных ею, она сама удивлялась, как это близкое прошлое кажется таким далеким.
