Мыслемолчание
КОНТУШЁВСКИЙ. Вот и я говорю, Михайлыч… Согласен полностью…
ЖОРА. С кем ты там общаешься?
КОНТУШЁВСКИЙ. Отстань, быдло!
ФЛАВИЙ. Отец невесты пьет наедине с кактусом. Нальет себе из красивой бутылки в рюмку, выпьет, а остаток выливает Контушёвскому под корень.
ЖОРА. Неужели тесть понимает Контушёвского?
ПРОФЕССОР. Вряд ли. Скорее всего — происходит зеркальный диалог. Тесть разговаривает с кактусом, а Контушёвский с тестем. Тесть, естественно, кактуса не слышит, но это для него не имеет никакого значения. Обоим все равно душевно.
КОНТУШЁВСКИЙ. Правильно, Михайлыч. Ты — известный на всю страну законотворец. А его отец — директор кладбища. Ей-богу, позор… Дочка твоя — распоследняя сучка! Разве можно жениться по любви? Во все времена нельзя… Вот я, допустим, простой эхинококк…
ЛЕНЬКА. Эхинокактус.
КОНТУШЁВСКИЙ. Да, эхин-но-коктус! И даже мне понятно, что дочка — вся в свою мать, то есть — в твою жену. Двумя словами — шлюха неразборчивая… Эй, про меня не забывай! Вот так. Спасибо.
ЖОРА. Наверное, бухнули?
ФЛАВИЙ. Да.
ЛЕНЬКА. Тихо вы! Давайте послушаем.
КОНТУШЁВСКИЙ. И у меня в жизни — никакого счастья. Думаешь, тебе одному тяжело? Ни черта ты не понимаешь, Михайлыч. Я, например, кто? Простой польский пан. У меня баб знаешь, сколько было? Не сосчитать. Но дело же не в них. Ты в дубе двести лет не сидел? Нет. Может, посидишь еще. Надо только зятя топором по голове тяпнуть, и — вперед к древесной жизни. Стволов навалом. Всем убийцам хватит… О чем это я? Ах, да. Конечно, наливай. Вот спасибо. Давно такого чуда не пил…
Так вот. Спилили меня, значит, и я обрадовался. А потом — о, ужас! Оказался я в зародышевом состоянии. Но, где? А точнее — у кого? Не знаешь, Михайлыч? Так я тебе
расскажу. Появился я в пузе бомжихи-проститутки с Северного вокзала Бухареста!
Пока она не знала, что беременна (а это длилось три месяца), я спокойно развивался. Правда, не знаю, что бы из меня в итоге получилось, так как все это время она ни разу трезвой не была, и дымила сигаретами, как самовар. Да и принимая во внимание специфику ее работы, меня постоянно чем-то ширяли в темя… Но, когда она поняла, что у нее внутри находится плод, вот тогда мне стало совсем плохо.
ЛЕНЬКА. Во дает, а?
КОНТУШЁВСКИЙ. Заткнись! Да, Михайлыч, конечно, буду. Наливай. Спасибо. Ух, как хорошо! Как в пьяной утробе этой шлюхи, которую ну никак нельзя назвать матерью…
Короче, когда она поняла, что беременна, то начала меня вытравливать. Какую только гадость она не пила! Таблетки, травы, даже ядовитые составы. Но приобретенный мной врожденный алкоголизм стойко боролся с этими попытками. И я стоял насмерть! Пока не наступил шестой месяц…
