НЕМО. Все-таки, пан Контушёвский прав. Мы с ним — невинные овечки по сравнению с вами. А сидим тут безвылазно…
ХАСАН. Ни один иудей не может быть невинной овечкой. А про Контушовского вообще речи нет.
ЖОРА. Кстати, Хасан, а кто этот иудей, который сидит с тобой рядом столько лет?
ХАСАН. Я не знаю, кто он такой, и что он сделал. Я просто знаю его имя.
ЛЕНЬКА. И как же его зовут?
НЕМО. Нет, Хасан!
ЖОРА.
ПРОФЕССОР.
КОНТУШЁВСКИЙ. Да, Хасан!
ЛЕНЬКА.
ХАСАН. А зовут его — Иосиф Флавий.
НЕМО. Ох!
ПРОФЕССОР. Ба!
КОНТУШЁВСКИЙ. Ну и ну!
ЖОРА. Что-то знакомое, но не помню.
ЛЕНЬКА. Предатель! Хотя, по большому счету, меня сейчас это не волнует.
ЖОРА. Почему?
ЛЕНЬКА. Я уже побывал русским, евреем, мингрелом и американцем. Кем я являюсь на самом деле — бес его знает. Хоть Флавий, хоть Ирод — мне по-барабану. Не буду лезть в эти еврейские разборки. Пусть сами занимаются…
ПРОФЕССОР. Что-то я устал. Всем пока.
ЖОРА. Мы тоже.
Долгая мыслетишина
* * *
Вечер того же дня
КОНТУШЁВСКИЙ. Эй, Флавий! Ты смотришь на сватовство? Молчишь? Ну, и черт с тобой.
ЖОРА. И что там происходит?
КОНТУШЁВСКИЙ. Перепились, как свиньи. Орут песни. А молодой жених уединился с будущей невестой за гаражом, и пытается заняться с ней непотребством.
ЛЕНЬКА. Он же на костылях!
КОНТУШЁВСКИЙ. Вот-вот. Смотрится очень комично. Жаль, ему не пригипсовали к ноге нужный орган. Смотрелось бы еще веселее. Черт, опять эта дурацкая мельница завелась…
ЖОРА. Да достал ты уже всех с этой мельницей! Не обращай на нее внимания.
ФЛАВИЙ. Они что, — голые?
ПРОФЕССОР. А как, по-твоему, можно этим заниматься? В брезентовом костюме?
ЖОРА. Ха-ха-ха!
ФЛАВИЙ. Да нет же. Ведь на улице весна. Холодно. Могут простудиться.
КОНТУШЁВСКИЙ. Куда там! Во-первых, их любовь греет. А во-вторых, они занимаются этим стоя, держа по очереди костыли, чтобы не свалиться. Такой титанический труд замерзанию никак не способствует… Все, насладились.
ЛЕНЬКА. Профессор, ты сможешь рассказать нам об Иосифе Флавии?
ПРОФЕССОР. Конечно.
ФЛАВИЙ. Ни в коем случае! Я сам расскажу.
ПРОФЕССОР. Ты уже попытался это сделать. В своих книгах.
ЛЕНЬКА. Вот-вот. Навешал всем лапши на уши так, что она свисает читателям на глаза. Мне еще в детстве про это рассказывали.
ФЛАВИЙ. Я писал правду!
ПРОФЕССОР. Правда — у каждого человека своя. Если по отдельно взятому делу сложить общее количество человеческих правд, то получится довольно внушительная сумма. Но, всего лишь один факт может превратить эту сумму в ничтожество. А точнее — в ноль. И тогда родится истина. Так вот — истина в том, что наш уважаемый Флавий в своих книгах наврал только там, где дело касалось его самого или римлян. Все остальное — более или менее соответствует действительности. Точнее — его правда, которую оспорить пока никак нельзя. Потому что нет ни свидетелей со своими правдами, ни фактов. А археологи никак не чешутся. А если и чешутся, то неторопливо.
