же он занимался в той жизни?
НЕМО. Он рассказывал, что служил главным палачом у региментаря Иосифа
Стемпковского, который во второй половине восемнадцатого века занимался
казнями захваченных в плен гайдамаков. Это было на Украине. Но мне, почему-то, кажется, что он врет. Скорее всего, он сам и есть Стемпковский, которого в народе прозвали Черным Осипом.
ЖОРА. Ты говорил, что дуба — три. Кто хозяин среднего?
НЕМО. Очень таинственная личность. Он занимает дуб около восьмиста лет, но редко с кем общается. За это время мы перекинулись с ним всего несколькими общими фразами. И я до сих пор не знаю, кто он такой. Но чувствую, что крови на нем не меньше, чем на пане Контушовском.
ЖОРА. Слушай, а бабы здесь есть?
НЕМО. Гм… Не встречал. Скорее всего — для них приспособлен другой лес… Все,
не могу больше общаться. Недалеко от меня стоит молодой бук. Туда только что кого-то вселили. Весь трясется… Понаблюдаю. Бук живет не менее пятиста лет. Видимо, интересная личность прибыла.
ЛЕНЬКА. Жора, и что ты об этом думаешь?
ЖОРА. Пока ничего. В голове, точнее — в стволе не укладывается. А кто такие гайдамаки?
ЛЕНЬКА. Это что-то типа казаков. На правобережной Украине они жгли панские усадьбы и воевали за свободу. То есть пытались освободить украинцев от польских оккупантов.
КОНТУШЁВСКИЙ. Слова-то какие! Оккупанты. Свобода… Да они — самое мерзкое
голоштанное быдло! Разбойники, грабители, насильники и убийцы!
ЖОРА. А ты, выходит, — голубь сизокрылый?
КОНТУШЁВСКИЙ. Я не голубь. Я — пан Контушёвский. И то, что я делал, я делал
правильно. И горжусь этим. Я не убивал, я — мстил. Я наказывал гайдамаков за зверства, которые они чинили мирному населению.
ЛЕНЬКА. Ну, прямо Герой Речи Посполитой.
КОНТУШЁВСКИЙ. Да, я — герой, а вы…
ЖОРА. Слушай, герой, тебя кто в разговор звал? Никто. Вот и вали отсюда!
ЛЕНЬКА. Погоди, Жора. Продолжай, Конушёвский.
КОНТУШЁВСКИЙ. А чего тут продолжать? Рассказывать что-либо быдлу — все равно,
что бисер метать свиньям. Как ты там в этот раз назвался? Циммерманом? Посмотрел бы ты, что гайдамаки в тысяча семьсот шестьдесят восьмом году творили с твоими соплеменниками. А особенно — с соплеменницами. Сам бы в палачи прибежал записываться!
ЛЕНЬКА. И что они творили?
КОНТУШЁВСКИЙ. Потом расскажу. Сдается мне, что прибыл еще один известный идиот. Типа вас. В молодом буке напротив меня я чувствую мысленный запах этого мерзавца. Господи! Ну, сколько же времени можно меня так мучить! Если ты засадил меня сюда, то огради, хоть, от этих трех негодяев! Никогда еще они не собирались все вместе!
