Она мгновенно спрятала руку за спину, бросив на нас еще один горящий гневом взгляд.
— Негодяй! — воскликнула она. — Теперь мне все ясно! Святейшая госпожа герцогиня опустилась до того, чтобы нанять взломщика.
Потом она вдруг резко подалась вперед, выставив лампу перед собой, и стала еще пристальнее вглядываться в моего друга. Я заметил, как выражение злобы на ее лице сменилось на недоумение. А затем в ее глазах уже можно было прочитать не совсем обычное сочетание радостного самодовольства и угрозы.
— Сам мистер Шерлок Холмс! — выдохнула она.
В манерах Холмса была заметна некоторая подавленность, когда он отвернулся, чтобы зажечь свечи на позолоченной поверхности журнального столика.
— Я предвидел вероятность, что буду вами узнан, мадам, — сказал он.
— Отсидите лет пять! — воскликнула она, сверкнув белозубой улыбкой.
— Вполне возможно. Но дайте мне хотя бы этот срок заслужить. Покажите документы!
— Неужели вы думаете, что добьетесь чего-то, похитив их? Я сделала с них копии, и к тому же десятки свидетелей подтвердят их содержание, — рассмеялась она от души. — А я-то считала вас умным человеком! И кого вижу перед собой? Дурака, растяпу и заурядного вора.
— Это скоро станет ясно. — Холмс протянул руку, и она с кривой усмешкой и легким пожатием плеч отдала ему бумаги.
— Прошу вас, Уотсон, — сказал мой друг чуть слышно, подходя к журнальному столику, — проследите, чтобы у мадам фон Ламмерайн не было пока доступа к шнурку звонка для вызова прислуги.
При свете свечей он сначала прочитал документы, потом стал внимательно изучать их на просвет, и его четкий худощавый профиль черным силуэтом выделялся на фоне подсвеченных пожелтевших страниц. Потом он посмотрел на меня, и мое сердце заныло, когда я увидел досаду на его лице.
— Водяные знаки на бумаге английские, Уотсон, — спокойно сообщил он. — Но бумага такого типа и качества пятьдесят лет назад поставлялась во Францию в огромных количествах, и потому это нам ничего не дает. Увы, я начинаю опасаться худшего.
И я знал, что беспокоит его не собственная дальнейшая судьба. Он думал лишь о безутешной и отважной женщине, ради которой с готовностью рискнул своей свободой.
У мадам фон Ламмерайн это вызвало лишь новый прилив веселья.
— Легкие успехи ударили вам в голову, мистер Холмс, — сказала она насмешливо. — Но на этот раз вы совершили промах, который дорого вам обойдется.
Однако мой друг вновь положил бумаги рядом со свечами, низко склонившись над ними, и вдруг я заметил, что выражение его лица внезапно изменилось. Уныние и досада ушли, уступив место предельной концентрации внимания. Казалось, своим длинным носом он буквально обнюхивает каждый уголок документов. Когда же он выпрямился, я уловил в его глубоко посаженных глазах блеск возбуждения.
