— Чего тут уметь! Выбирай молодых ребят, кто пофасонистей, и предлагай. Только осторожно. Вот, смотри!
Репа подошел к парню в узких, книзу расширенных брюках и спросил тихо:
— Слышь, плавки нужны? Нейлоновые, из Бразилии.
— Где? — шепотом спросил парень и оживился.
— Пошли.
Они привели парня к забору, где по-прежнему стояли Гвоздь и Пузырь и весело беседовали.
— Плавки, — безразлично сказал Репа. Гвоздь взглянул на парня, Пузырь тоже взглянул и кивнул Гвоздю.
— Прогуляемся, — сказал Пузырь и куда-то пошел вразвалочку, напевая: — В городе Николаеве фарфоровый завод…
Парень суетливо семенил за ним. Гвоздь подмигнул мальчикам пустым глазом.
— Засек? — спросил Репа.
— Засек, — сказал Витя.
— Теперь разойдемся. Ты ищи своих клиентов, я — своих.
Репа исчез в толпе.
«Вот он, бизнес», — с холодком в груди подумал Витя. И новое, неведомое раньше, острое чувство запретного и нарушаемого охватило его. Это чувство будоражило, подталкивало, превратило Витю Сметанина в быстрого, юркого, осторожного, и он думал, испытывая нервную дрожь:
«Как здорово! Как интересно!»
— Слышь, — сказал он парню в прозрачной рубашке, так, что была видна волосатая грудь. — Плавки нужны? Из Бразилии, нейл…
— Топай дальше, — парень отвернулся. Но следующий клиент клюнул:
— Покажи! — сказал молодой мужчина с усиками. Витя привел усача к забору.
А потом клиенты стали клевать один за другим. Бизнес оказалось делать легко и даже, пожалуй, увлекательно.
— Плавки нужны? Нейлоновые, бразильские. — Витя уже понимал, на ходу чуял, кому предлагать товар.
Он видел несколько раз, как Репа приводил к забору девушек, и Пузырь удалялся с ними, мурлыча себе под нос:
— Чулочки — люкс, франсе. Прямо с Елисеевских Полей. Останетесь довольны.
Барахолка постепенно начала пустеть. Все четверо собрались у забора.
— Финиш, — сказал Пузырь, безразлично поглядывая на уже редкую толпу. — Огольцы трудились на славу. До среды, Репа.
— Приходите вместе, — Гвоздь опять подмигнул Вите пустым глазом.
Потом Гвоздь стал смотреть на небо, в котором собирались, громоздились тучи. И Витя очень удивился: лицо Гвоздя стало совсем другим. Вроде, подобрело, не было таким напряженным и резким, и в глазах была теперь не пустота, а, похоже, задумчивость. И даже печаль.
— Дождь будет, — сказал Гвоздь. — Теплый, грибной. После такого дождя боровики первые пойдут. Не долгие, дней на пять. И все. Потом жди их в августе. — Он вздохнул, посмотрел на Витю, и опять лицо его стало хмурым, глаза наполнились пустотой. Странной такой пустотой, будто бы стеклянной.
