По своему обыкновению Екатерина II проснулась рано, до боя каминных часов, из года в годе механическим равнодушием отсчитывающих время императрицы. Следом поднялась любимая собачка, сэр Томас, принявшаяся с недовольным видом обнюхивать свою подушку. Подушка эта была преподнесена сэру Томасу Григорием Потемкиным взамен прежнего коврика, связанного самой императрицей, и вызывала у левретки по временам глухое раздражение: золотая канитель царапалась, чуткий нос улавливал неистребимый табачный дух, въевшийся в атлас. Но стоило сэру Томасу сбросить подушку с софы, как ее туг же водворяли на место. Не помогало ни повизгивание, ни злобное ворчание – спокойствие собаки было принесено в жертву Потемкину, быстро входящему в фавор.
Екатерина, подшучивая над Потемкиным, как-то пригрозила передать дело о «краже» собственности сэра Томаса самому генерал-прокурору Вяземскому.
– Боже упаси! – замахал руками Григорий. – Засудит, государыня, непременно засудит! Уж лучше сразу вели отправить навечно в крепость, потому как рукоделье твое сэру Томасу все одно не отдам и готов с ним биться. Ежели не на саблях – по причине видимых недостатков сего славного кавалера, то на зубах.
…Екатерина которую неделю, поглядывая утром на взъерошенного сэра Томаса, припоминала этот шутливый разговор и улыбалась: остер на язычок Григорий, как остер!
Но сегодня, против обычного, спокойное и ровное расположение духа – неизменное счастье ее утренних часов – было нарушено. Причиной тому был маркиз Пугачев и все, что вокруг него оказалось навязано и напутано.
Маркизом она окрестила Пугачева в письме к Вольтеру Тот подхватил прозвище и, говорят, насмешил им многих. Ей это и нужно было: пускай не думают, что это все так серьезно. Но вольно было Вольтеру шутить за тысячи верст от разбоев самозванца. Кабы взять да посадить его в самую Казань, на которую наскакивал Пугачев с ордами башкирцев? А?
Императрица усмехнулась парадоксальности своей мысли. Вольтер в Казани! Как бы он тогда заговорил? Право, она дорожила своими корреспондентами хотя бы потому, чтобы показать свой ум. Но что они понимают в настоящей политике? Для Вольтера политика-средство излить свою неиссякаемую желчь, для барона Гримма… С тех пор как бедный барон безуспешно пытается возвратить благоразумие своему желудку на карлсбадских водах, политика для него стала обыкновенным слабительным! Между тем политика – бурное море с мелями и подводными рифами, через которое она ведет свой корабль, и название того корабля – Российская империя. И на том корабле команда – сто тысяч людей благородного звания, с обходительной наружностью и варварской душой. Что ж тут удивляться, что после бури, устроенной маркизом Пугачевым, ее варвары алчут крови?
