Знание-сила, 1999 № 01 (859) | страница 74
К нашему огорчению, она мирно уживалась со все более наглевшими крысами, по 15 – 20 штук за раз вылезавшими по вечерам на кухню.
Через некоторое время я и Тиса подобрали тоже трехцветного котенка, которого соседи выкинули из окна пятого этажа; и этот котенок оказался кошечкой с прелестной хорошенькой мордочкой, чем-то напоминавшей маме дочь Марину, за что кошечка и была наречена Мариной.
Со временем Пузатик и Марина народили столько котят, что кошки стали одолевать нас пуще крыс. Лишь лет через восемь – десять нам удалось избавиться, вернее – почти избавиться от наших кошек; мы отыскали женщину, которая собирала бездомных кошек и получала дотацию от общества охраны и защиты животных. И умолили взять наших кошек к себе. Было это уже где-то в середине тридцатых годов. Но кошку Марину, которую за почтенный возраст стали называть Старухой, мама не отдала».
М.С. Севастьянова. 9 января 1913 года, Москва
Знаменитый портрет эпатажного Марселя Дюшана в 1917 году поразил воображение современников упятерением героя; оказывается, еще до Дюшана то же самое проделал безвестный фотограф- экспериментатор с портретом М. С. Севастьяновой. Фото 23 марта 1916 года
Упоминание об охране и защите животных достойно внимания. Особенно, если речь о 37-м годе.
«Мама и я были в Москве, и однажды пришло письмо из Ленинграда от Тисы, в котором она сообщала, что кошка Старуха, видно, серьезно заболела, ничего не ест, очень похудела. Мама сильно разволновалась, взяла бумагу и стала что-то писать. Потом сказала мне: «Пожалуйста, сходи на почту у Никитских ворот, пошли эту телеграмму». Придя на почту, протянул листок; телеграфистка прочитала и как-то странно посмотрела на меня, как будто с возмущением и даже презрением, потом сказала: «Однако!», и тут, заглянув через окошечко, я прочитал: «Старухе постелите мягко лежать, позовите ветеринара, кормите фаршем». «Это о кошке» – сказал я и улыбнулся. В глазах девушки промелькнуло недоверие, потом они чуть потеплели, потом она недоуменно передернула плечиками, но, отдавая квитанцию, все же посмотрела сурово, строго и недоверчиво…».
В этих деталях время говорит о себе с присущей ему отстраненностью, вне истории – этой дани человеческого воображения. Попутно они свидетельствуют о том, что мы живем в мире, который синтезирован у нас внутри, и что он – совсем не тот, который на самом деле.
Этот эпизод хорош еще тем, что в нем мальчик, оставленный у печки-буржуйки, сам заявляет о себе. Как в 1918 году его образу сопутствует дрожание огня в печке и отблески на стене, так теперь – ветер времени. Но все по порядку.
