И третий, нечастый вид: «мужчина запретный плод» — райское яблоко, за которым, без всяких внушений змия и мыслей об адаме, тянется, тянется дрожащая женская рука. Это не золотой джонатан, не ароматное наманганское яблоко или красно-царственное алмаатинское. Какой-нибудь мелкотравчатый зимний сорт или скороспелка, размером с детский кулачок, с рябцой и гнильцой, но… Тянутся дрожащие руки, безошибочно находя в листве познания именно его, сладостный и сочный, впиваясь в заколдованную мякоть губами, ногтями, плечами, бедрами.
…Вдруг упал бидон, поставленный у ног, крышка слетела и покатилась с лязгом и дребезжанием вниз по кирпичной дорожке. Откуда-то, со всех сторон ночи, заработала артиллерия собачьего лая. «Винегрет… рассыпался?» Лаги поправила съехавшее платье (лай — хриплый, непоправимый) и наклонилась к поверженному бидону. Собаки-гаубицы, собаки-минометы, катюши — сколько их, облаивающих слетевшую крышку? А может, не крышку, а ее, Лаги, что наклонилась туда, где предполагался салат, но вдруг уткнулась счастливым лицом в колено Артурика… Колено неожиданно круглое, как яблоко, сквозь джинсы, пахнущие табаком.
«Скова-говы-го, — сказала Лаги, не отрывая лица от колен. — Скоро Новый год».
Пробка выстрелила в потолок, пробила его и полетела дальше, в звездные и надзвездные высоты — но этого, естественно, никто не заметил. Шампанское плевалось, как возбужденный верблюд, — успевай подставлять стеклотару. Все пировали.
Сонная Юлдуз стояла за дверью и осуждающе подглядывала.
В комнате теснился пестрый народ. Кроме Лаги-опы был какой-то молодой человек с голубыми глазами и надписью на рубашке на нерусском языке, наверное, иностранец или француз, говорил медленно. Как иностранец, Юлдузке он понравился.
Рядом стояли еще два иностранца, старики, и говорили совсем уже на другом языке, но Юлдуз его узнала — это был язык из фильмов про войну. Старики — мужчина и женщина — говорили и улыбались очень серьезно. Правда, потом женщине надоели серьезности, она вдруг присела и стала гладить пустой воздух около себя, называя его Аполло. Зачем, интересно — разве у воздуха бывает имя?
За столом, наложив в миски пурпурного винегрета, сидели двое мужчин, старик и просто мужчина, бритые и смешные. «Лысая башка, дай пирожка», — мысленно похулиганила Юлдуз. Это были тоже туристы, догадалась девочка, только нищие. И говорили на таком нерусском языке, который даже в телевизоре не встретишь.
Стояли в комнате еще какие-то гости, но Юлдузке надоело быть разведчиком, и она пошла спать. Перед «спать» подошла к Султану: лежит, сосет соску-ромашку, смешной такой. Когда вырастет, надо будет на нем жениться. Или на индийском танцоре из кино — там видно будет. Только не на Рапаэль-акя: он старый и его всегда жалко, даже когда шутит или приносит «Аленушку».
