Хозяин мой обслуживал соседний монастырь, куда время от времени посылались для «размышления» попы из других местностей. Однажды он послал меня туда побрить епископа.
— Помните, что ему надо облобызать руку и называть «монсиньор»!
Действительно, епископ на мое «здравствуйте» сунул мне под нос руку. Я вежливо пожал ее…
Больше меня не посылали в монастырь: знать и все попы городка были оскорблены, а хозяин на этот раз серьезно обиделся:
— Вы отвадите всех моих клиентов! Подумаешь, велика важность поцеловать руку монсиньору!
И не выдержал — сосплетничал:
— Он, наверное, будет кардиналом, говорят, что он близкий… гм, весьма близкий друг одной из принцесс королевского дома!
Но тут же испугался: а вдруг я напишу об этом в газету, и стал просить меня держать это в строгом секрете. Несколько дней он жестоко трусил.
Однажды мы решили организовать митинг в Виллафаллетто, километрах в десяти от Фоссано. В этой деревне у нас не было никого, кому мы смогли бы поручить расклеить афиши. Как всегда в таких случаях, я спросил у встречного крестьянина, нет ли у них «неблагонадежных». Крестьянин подумал, потом ответил:
— Да, один есть, булочник, некто Бартоломео Ванцетти. Но он не социалист, а из тех, которые убивают королей; он ни с кем не разговаривает, и с ним не любят беседовать.
Я попросил дать мне адрес и решил поговорить с таинственным анархистом.
На следующий же день я поехал в Виллафаллетто и без труда разыскал Ванцетти.
Он встретил меня недоверчиво. Я назвал себя.
— Такой-то, секретарь социалистической секции Фоссано. Я хотел просить тебя помочь нам…
Ванцетти, иронически усмехаясь, перебил меня:
— Понимаю, приближаются выборы…
— Дело не в выборах, — возразил я, — это будет пропагандистское собрание.
— Ну что вы сможете сделать в такой деревне? Здесь господствуют попы, народ безграмотен… Нет, я не хочу вмешиваться в это дело, у меня нет ничего общего с социалистами.
Я старался всячески убедить его.
— Думаю, что найдется общее: надо встряхнуть эту толпу, выветрить здесь ладан. Давай устроим так: я буду выступать, ты возражай мне, спровоцируем попа на выступление и докажем народу нашу правоту. Как видишь, найдется общее.
Но Ванцетти только качал голевой.
Мы долго спорили, он провожал меня за деревню. Говорил он на местном наречии. Чувствовался человек, много читавший и много думавший, твердо защищавший свои убеждения. Мне не удалось убедить его. Все же он согласился развешать афиши и отнес уведомление о собрании синдику. В воскресенье я с моим товарищем были встречены обычной «музыкой» и трезвоном.
