Доран встал с постели, отбросив подушку, в истоме и муке. Плоть снова напряглась, лишая последнего самообладания. Он зло вытащил из шкафа ремень, что было силы огрел себя по спине, сразу заалевшей багровым рубцом. Боль нагнала его мгновение спустя, заставив сжать зубы и содрогнуться всем телом. Это был достаточно радикальный метод борьбы с дурью в себе, но на сей раз он не подействовал, ибо боль телесная только усугубила душевную.
Доран не стал одеваться, и вышел в ночь, и ее прохлада успокоила и освежила. Трели цикад всегда бодрили, он неизменно вычленял их партии в ночной симфонии. Доран был очень музыкален, обладал тренированным слухом, сам руководил церковным хором — кандидата на эту должность ему найти в окрестностях не удалось. Сейчас он словно дирижировал ночным оркестром, вот-вот должны были вступить первые скрипки-петухи, но пока тихое ночное адажио уснувшего погоста сливалось с андантино белесого утреннего тумана и ожидало вступления в темпе largo asai тяжелой поступи приходского стада…
На востоке светало.
Ложиться было поздно, да и глупо — не хватало проспать службу. Проснулся и кот, сладко потянулся, поглядев на хозяина загадочными круглыми глазами. Доран погладил полосатую спинку. Тихоня успокаивал его. Пришла экономка — мистер Доран услышал, как в коровнике звякнуло ведро. Старуха Рейчел Бадли уважала хозяина за степенность и здравомыслие, доброту и спокойный нрав. Знала бы она, что за мысли бродят у него в голове — ужаснулась бы.
Священник оделся, сразу облачившись в стихарь, и направился через двор в храм, вызывая уважение прихожан своей неизменной пунктуальностью и благолепием службы. Ещё до начала богослужения разобрал несколько приходских бед, о которых доложили викарий и капеллан. Снова напился звонарь Митчелл, снова избил жену деревенский столяр, снова исчез, отправившись бродяжить, лудильщик Кинсли… Господи, каждый год одно и то же, читай им проповеди, вразумляй и наставляй — ничего не меняется. С прихожанами мистер Доран был милосерден и кроток, старался всё понимать, всё прощать, — и его любили, но почему с каждым годом всё больше усугублялась его апатия, и почему все больше становилось непотребного? Приходилось терпеть и прощать всё больше…
Недавно в пьяной драке поденщик Шеннон и грум Белл едва не убили друг друга, сильно покалечившись…
Кто-то ограбил старуху Глорию Дейли, забрал последнее…
Негодяй-сынок деревенского старосты обрюхатил дочку зеленщика — и сбежал…
