— Отчего вы все жалуетесь? — спросил его Феликс.— Кто вас обижает?
— Ты не видел, они укоротили платье, бьют божьи вещи. Когда бьют их, то бьют меня!
— Как вы можете верить, будто неодушевленные предметы страдают и будто они имеют к вам какое-то касательство?
Симион, словно удивляясь, так серьезно посмотрел на Феликса, что юноша опешил.
— Что сказал Христос апостолам на горе Галилейской? Вот я с вами каждый день до конца света, аминь. С тех пор Христос рассеян повсюду, там, где мы даже не ожидаем. Но люди его гонят, и истязают, и распинают. Так распинают и меня и мою одежду!
Феликс вынужден был признать, что в странных речах старика есть своя логика. Возможно, Симион был одержим маниакальными идеями в духе средневекового мистицизма. Он продолжал допрашивать его:
— В таком случае вы — часть божества?
Симион, по-видимому, растерялся от такой проницательности.
— Я носитель слова господня, вечный Иисус, который постоянно воскресает. Вчера я воскрес.
«Он безумен, — подумал Феликс, — форменным образом безумен».
— Теперь я понимаю, вы Иисус Христос, — громко сказал он.
Симион поглядел на него с таким недоумением и обидой, как будто Феликс над ним издевался. Сконфуженный юноша решил, что его мнение ошибочно и что он допустил
промах.
— За кого ты меня принимаешь, дружок? Э-э, хитрец ты этакий... Я был Иисусом, мы все были Иисусом после того, как дух снова рассеялся по земле. Но его гнали, и он убежал из мира и вернется только на страшный суд. Теперь все голо, мертво. Я, моя одежда, трава — ничто не заключает в себе духа святого.
Как ни странно, необычная манера Симиона спорить нравилась Феликсу. Разумеется, Симион нес околесицу, но его слова казались не лишенными логики. В Иисусе совершилось откровение господне, люди распяли эту ипостась бога, жертва спасителя распространила ее в мире, приобщив всякое дыхание к божеству, но человечество не знало о божественности созданий и полностью изгнало Дух из вселенной.
— Значит, вы думаете, что искупление было тщетным? Это интересно!
— А? — не понимая, воскликнул пораженный Симион. — Убили мою одежду, крадут все мои слова!
«Несомненно, он безумен», — сказал себе Феликс.
XIII
Стэникэ позволил Олимпии увести его домой, хотя не скрывал своей досады. Он был неспособен на грубость и даже не умел сопротивляться чужой воле. По этой причине он считал себя добросердечным и действительно становился таким на то время, пока им владело чувство. К сожалению, его непостоянное сердце было охвачено пылким стремлением к переменам и богатству. Он то вдруг окружал Олимпию беспредельным вниманием, посвящал себя вечной любви к ней, то, соскучившись, мечтал о другой, более ловкой женщине. Во всяком случае, его трогала судьба Олимпии после возможного развода, И он обещал сам себе расстаться с ней неслыханно благородным образом, так что его «первая большая любовь» ни в чем не пострадает и они останутся друзьями. Разумеется, Стэникэ не предавался этим рассуждениям в присутствии жены, а его тонкие намеки не доходили до лишенной чуткости Олимпии. Поэтому Стэникэ считал себя непонятым и мучеником.
